Йота
Шрифт:
– Они приходили?
– Я видел их, как тебя сейчас вижу.
– И что? Вы разговаривали? Ты их слышал?
– Они молчали. Но я их слышал. Они одобрили меня и благословили. За сына... Я был рад этому. Ведь я сомневался, не знал, как поступить. Пусть сын не знает меня, но я просил сына. И он был мне дан. Я хочу, чтобы он вырос человеком.
– Этого хотят все. А ты люби его на расстоянии. На земле этого достаточно. А Там... Там в любви не нуждается никто. Бессмертие - это и есть способность всем любить всех. Сто восемь возвращений на земле как раз и есть тот минимум, который делает человека способным к бессмертию.
– ...Да
– Арусс открыл глаза и увидел стоящего над ним Морфия.
Двое направлялись к Фазану, а на круче обрыва маячила еще фигура.
– Мы так не договаривались. Ты обещал один, - прошептал Арусс.
– Что-то я не дотумкаю, - продолжал свое Морфий.
– Всё, как условились. Я... Мне удалось его уколоть...
– Он тебя тоже... И, как я понимаю, основательно уколол. Ловкий пацанчик. Моя порода! Приучу гаденыша. Послужите дяде родному. А то, ишь ты, террор объявил. Ты, старик, молоток. Жаль, конечно, тебя. Но ничего не поделаешь. Я хотел помочь.
– Морфий полез в карман.
– Это твой паспорт. Вот твоя фотка - наклеена, придавлена печатью. И написано: международный. Осталось только заполнить его твоими данными. Но ты сам подкачал, в таком виде тебя никакая заграница не примет.
– Морфий бросил на Арусса взгляд, в котором было неподдельное сожаление, и хотел отойти, но неожиданно упал навзничь, так и не сообразив, что произошло. Выстрела он не услышал и никак не ожидал ничего подобного от умирающего лысого бродяжки, мечтавшего выбраться куда-нибудь подальше за границу...
Опять весна, и опять цветут яблони. Вдали - храм, а окрест- домики, домики под красной, оранжевой, розовой, черепицей.
– Где это мы?
Глаза ее светились каким-то таинственным злато-зеленым светом.
– Спасибо тебе, - сказал Арусс.
– И тебе спасибо, - ответила Йота.
– Сейчас я уйду. А ты чего хочешь?
– Увидеть землю...
– Зачем?
– Йота изумленно посмотрела на Арусса и рассмеялась.
– Ты удивительный, однако, тип. Смотри!
И Арусс увидел зависший над оврагом вертолет, бегущих по лесу, отстреливающихся людей, светловолосого парня, сидящего около распростертого тела...
– Сынок!
– прошептал он.
Парень поднял голову, и Арусс увидел его сухие, вопросительные глаза.
– Прости меня.
Глаза оставались непонимающими.
Арусс заплакал и прошептал:
– Сильно угнетен я, Господи, оживи меня по слову твоему.
– 3АЧЕМ?
– закричала Йота.
Арусс оглянулся. И не увидел ее. Только злато-зеленый свет брызнул в лицо. И пахнуло морским ветерком.
Ведь, понимаешь, что снится тебе это стремительное падение с огромной высоты, а все равно жутко. Постепенно оно замедляется и превращается в полет. И тут же начинает звучать пение. Я давно знаю эту музыку: песня рабов из "Набуко" Верди. Какой совершенный хор! Не земной. Я слышал его Там... Какой хор! Если бы не сигнал, диссонирующий с гениальной мелодией... Звонок! Он все портит. Убивает.
Болит голова. Ноют суставы плеч. Подкашиваются ноги.
А тут еще эти звонки!
"Проснись! Ну проснись же! Па-а-а-па! К телефону тебя".
Какой капризный голос! Или испуганный? Дочка! Слышишь голос, а глаза не открываются. Какое-то вязкое бессилие.
Наконец возвращается способность говорить:
– Ну что там? В такую рань!
– К телефону иди!
– Дочка, розовая,
– Слушаю... Кто? Понял. Коляню не видел. Давно не видал. В мастерской? Не был. А что? Дома не ночевал? Значит, в мастерской. Нет в мастерской? Странно!
Пошли гудки отбоя.
– Что там стряслось?
– Жена, тоже вздыбленная, усталая, словно всю ночь не спала.
– Коляня дома не ночевал.
– Коляня! Никогда бы не подумала. Божий одуванчик! Значит, и он туда же... Твоя школа!
– При чем тут это! Что ты сразу... с утра пораньше начинаешь!
– Да пошел ты!
– Жена начинает метаться.
– Это тебе звонят ни свет ни заря!
"Господи! Какая же она стала невыносимая! И куда все подевалось? Ведь было же, было, и совсем недавно: и свет, и нежность, и что-то похожее на счастье".
– Мне скоро сорок! Теперь бы только жить да радоваться. А я уже старуха.
Снова звонит телефон.
– Слушаю.
– Привет, Ваня! Что молчишь? Не узнал?
– Узнал! Чего уж...
– Поздравляю тебя!
– С чем это?
– Ни с чем, а с кем.
– Что-о-о?
– А то! Сын у тебя народился.
– Давно?
– Скоро месяц...
– Ты где, где ты?
– Все там же.
– Жди. Я сейчас.
Разлетаются двери спальни.
– Куда это ты так рано? Может, позавтракаешь?
– Да нет! Коляня пропал. Надо... бежать.
– Да не ври ты! Куда денется твой Коляня! Ладно. Беги, беги! И когда уже совсем уберешься отсюда? Надоело!
Никудышная весна. Тоже мне, субтропики. На Набережной пусто. Ветрено. Море бьется о бетон. Пыль соленую несет с мола. Вот и счастливая мамочка.
– Заждался? Извини, что без него. Не хотела будить. Ночь выдалась сумасшедшая.
– Здравствуй, Шура.
– Здравствуй, Ваня.
– По лицу жуткие пятна беременности, отвисший живот. Голова недочесанная.
– Что же ты, Шура?
– А что я?
– Ну так вот. Перед фактом ставишь. Нате вам, подарочек! Можно было посоветоваться, решить вместе.
– "Вот я в беззаконии зачат, и в грехе родила меня мать моя". Так, что ли? От этой печки плясать будем?
– Шура сдернула с горла косынку. Расстегнула малиновый плащ. Оказывается, он малиновый, а когда подходила, казался серым.
– Ну и весна нынче!
– попытался перевести разговор на другое.
– Апрель называется.
– Это мое дело: быть или не быть ребеночку. Ты, конечно, извини, что я решилась, тебя не спросясь...
– Я мечтал. Я даже просил Бога, - ответил он.
Ее трясло. Она не могла и слова выговорить, только мычала. Он гладил ее по спине, плечам, голове, целовал мокрые руки. А когда она смогла идти, повел ее на пирс и умыл морской водой.
– Пошли к нам, - горячо прошептала она.
– Увидишь маленького, бабку, деда... Увидишь, какое гнездышко у твоего птенчика. Золотое место - Кизиловая горка. Прямо над морем. Пошли же...
– Меня сегодня ни свет ни заря взбалмошили. Жена приятеля позвонила. Да ты его знаешь: Коляня. Дома не ночевал. Я знаю, где он - в галерее. Выставка там сегодня открывается, вот он и пашет всю ночь. Там и его картинки будут. Слышь, Шурик, пойдем, а потом - будь по-твоему - к тебе, к вам. Надо Коляню предупредить, что он в розыске. Жена у него несусветная. Скандал может учинить. К тому же увидишь одну вещицу. Коляня нас с тобой изобразил.