Юбер аллес (бета-версия)
Шрифт:
– Это Novum, новая модель, - похвастался водитель, выбираясь из-за руля.
– Облегчённая, но не хуже старых, уж поверьте. И совсем недорогая, кстати. Если сообщите о впечатлениях и заполните небольшую анкету - вам полагается поощрительный приз на память о поездке.
Власов усмехнулся. Скорее всего, компании надоело жаться в престижном, но малоприбыльном классе люкс и они решили атаковать самый аппетитный кусок рынка - кошельки состоятельных людей, не могущих себе позволить настоящей роскоши, но чувствительных к престижу. Конечно, широкой рекламы они себе позволить не могут - это потеря лица, да и толку не будет: люди, способные купить "Запорожец",
Что ж, подумал Фридрих, почему бы и нет. Покатаемся.
Вежливо, но твёрдо отказавшись от анкеты и поговорив с водителем и выяснив у него кое-какие мелкие технические детали - Власов любил знать подробности о технике, которой собирался пользоваться, - он занял водительское место. Спиной он ощущал пристальный взгляд Калиновского: тот зачем-то вышел его провожать. Фридрих опасался ещё одного непростого разговорчика - но старик оказался неожиданно деликатен, и, вопреки обыкновению, молчал.
Внутри пришлось пристраиваться: коробка "Запорожца" была автоматической, вместо педали газа из пола торчала какая-то пимпа, рычаг - непривычной формы, руль - маленький и с какими-то выступами. Зато приборная панель оказалась выше всяких похвал: по сути, рехнер, интегрирующий все данные о машине и дороге в реальном времени и показывающий их на нескольких экранах в удобном виде.
– Надеюсь, - уточнил Власов на всякий случай у водителя, - тут установлены не "Ди Фенстер"?
Тот махнул рукой: дескать, кто же будет ставить такую дрянь.
Вполне удовлетворённый, Власов подписал квитанцию и получил ключи. Впереди ждала неспешная езда по одному из самых красивых российских городов - и время подумать.
Кто же знал, что он застрянет на Брусиловском проспекте?
Пробка была неожиданной и необъяснимой. Власов подождал минут пять, потом попробовал воспользоваться новумовским рехнером. Тот связался с полицейским управлением. Оттуда пришли нерадостные вести: серьёзная авария, все пути объезда плотно забиты, аварийку же ждут уже минут пятнадцать, но со временем пока неизвестно. Придётся ждать.
В качестве сомнительного утешения на экранчик рехнера вывели видеотрансляцию с места происшествия: накренившийся грузовик и развернувшийся против движения седан - судя по очертаниям, «Мерседес». Рядом можно было разглядеть белый бок вертолёта медиков. Всё оставшееся пространство облепила стайка полицейских «сук», окруживших место происшествия, как акулы.
Власов понаблюдал за ходом работ - судя по уверенным движениям людей, всё делалось правильно, без суеты и спешки, но, чёрт побери, как медленно!
– выключил картинку. Какое-то время разглядывал освещённый фарами зад неизвестной машины ярко-морковного цвета. Потом откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, постаравшись сосредоточиться на прежних мыслях.
Увы. Пока он сидел за рулём и следил за дорогой, впечатления оседали, становясь данными, а данные складывались в картину. Уже выстраивались общие контуры ситуации - достаточно сложной, но, в общем, просчитываемой… Пробка выбила его из потока мыслей: он упёрся в простой факт - всё это не имеет отношения к тому, зачем он здесь.
"Я
Так и было. Его голову никак не могли поделить Гельман и Рифеншталь. Он не мог перестать думать о книге - и о загадочных словах Фрау. Между тем, никакой связи с темой штрика, или каких-либо зацепок по Веберу. Разве что этот рыжий парень со своей шнелькой? А всё-таки, есть на ней рехнервирус или нет? Скорей бы переслать это хозяйство специалистам в Управление. Можно, в принципе, и по целленхёреру, но это будет долго. Хотя тут тоже придётся торчать незнамо сколько.
Нужно было на что-то отвлечься. На что-то совсем постороннее.
Если бы он сейчас был в Берлине, в своём кабинете, за столом, перед экраном рехнера и ворохом бумаг, то было бы понятно, что делать. Выключить рехнер, прикрыть глаза, сесть в "позу кучера на дрожках", и сконцентрироваться на каком-нибудь вопросе, не имеющем никакого отношения к текущим делам. Например, переиграть в уме какое-нибудь сражение времён Первой мировой - что-нибудь вроде битвы на Марне, или, скажем, Луцкого прорыва... Некстати вспомнилось, что блокированный проспект назван Брусиловским. Что-то с этим было связано...
Власов напряг память. Ну да, это обсуждалось в одной райнконференции, посвящённой военной и послевоенной истории, на которую он был подписан.
История была старая: в шестьдесят пятом, что-ли, году кто-то раскопал, что в сороковые годы не всем бургским улицам были возвращены исторические названия, а кое-где даже остались имена коммунистических деятелей. Обратное переименование тоже не обошлось без скандала: бургским властям остро занадобилось увековечить память нескольких исторических деятелей времён Российской Империи. В их число почему-то попал Георгий Львович Брусилов, исследователь Арктики, разведчик Северного морского пути, погибший в экспедиции.
Непонятно, правда, почему уроженец небольшого провинциального городка - Власов потёр висок, пытаясь вспомнить название, но не сумел - заслужил столько чести. Зато в шестьдесят шестом - когда, собственно, проспект и переименовывали - исполнилось полвека со дня Луцкого прорыва, удачной русской операции против дойчских войск на юго-западном фронте во время Первой мировой. Русскими войсками командовал генерал Брусилов, впоследствии перешедший на сторону большевиков и призвавший к тому же многих военных. Без воззваний Брусилова красные не привлекли бы на свою сторону военспецов - и, скорее всего, проиграли бы Гражданскую войну. В своих мемуарах, изданных после смерти, он оправдывал свой выбор по-всякому - в том числе и антидойчскими аргументами.
Неудивительно, что переименование проспекта было воспринято буржцами как увесистая фига, показанная "немчуре". В дойчских райнконференциях это поняли именно так. Русские участники в основном отмалчивались - но Власов прекрасно понимал, что означает это молчание. Если бы дискуссия происходила в скунсовском "интернете" с его анонимностью, дойчи услышали бы в свой адрес много неприятного...
Возможно, генерал Брусилов был по-своему честным человеком, искренне желавшим блага своей несчастной Родине. Он был отличным военным и никудышным политиком. Так или иначе, он принял решение, которое в итоге стоило жизни миллионам соотечественников: красный террор оказался ужаснее любого иноземного нашествия. Из восемнадцатого года это было, впрочем, не столь очевидно. Наверное, его можно было понять. И тем не менее, он совершенно заслуженно вычеркнут из пантеона национальных героев.