Юбер аллес (бета-версия)
Шрифт:
– Ну да, ещё бы. Небось, за трояк взял. Зато бутылка красивая. Вот и попил человек водочки...
Фридрих прищурился: по стенке вилась изящая серебристая надпись готическим шрифтом. Слово было знакомое.
– "Vlasovska", - наконец, разобрал он.
– Эта водка называется "Власовска"?
– "Власовская", - уточнил Эберлинг.
Он взял бутылку и перевернул её другим боком. Там тоже была надпись "Власовская", только церковнославянской вязью. Ниже красовался набросанный несколькими штрихами портрет - некий
– Её все "власовкой" называют, - вмешался управдом.
– Хорошая водка. Я пробовал, - не без гордости сообщил он.
– Как слеза прямо. Только дорогая, сволочь.
– Такая скляночка стоит сорок пять рублей, - пояснил Эберлинг.
– В подарочной упаковке - семьдесят.
– Так, значит, "Власовка". Очень интересно. Насколько я понимаю, использование имён и фамилий известных людей в качестве товарных знаков без согласия их самих или членов их семей...
– начал было припоминать Власов, но Эберлинг перебил:
– Я интересовался. Владелец предприятия - какой-то Власов. Имеет право на свою марку. Хотя, по слухам, настоящая его фамилия Кауфманн. По тем же слухам - юде.
– Понятно, - только и нашёлся что сказать Фридрих. Настроение, и без того не слишком хорошее, было испорчено окончательно.
Чтобы хоть что-то сделать, он и на всякий случай заглянул в совмещенный с ванной туалет. Там не было ничего интересного.
– Так я это, крипо вызываю?
– осведомился околоточный, продолжая стоять на пороге комнаты.
– Исполняйте свои обязанности, - бросил через плечо Эберлинг, рассматривая труп.
– Вот именно, - подхватил Власов, поворачиваясь к обоим представителям местной власти.
– Исполняйте свои обязанности! Не только по отношению к трупу, между прочим. В каком состоянии у вас дом? Это же свинарник! Кругом грязь, на стенах - похабщина и большевисткая агитация! И вы еще считаете себя арийцами?!
– он понимал, что срывает злость, но не мог и не хотел остановиться. В конце концов, он был в своём праве.
– Так ведь народ тут какой, херр офицер, - начал было оправдываться околоточный, - чай, не профессора живут...
– "Иностранцы, посещающие Дойчлянд, замечают в самом незначительном чиновнике, в самой простой домохозяйке, в индустриальном рабочем, дворнике или стороже необычайное достоинство, ответственность за своё дело, суровую требовательность к себе, мужество в преодолении трудностей, стремление к совершенству", - процитировал наизусть Фридрих.
– Вам, надеюсь, знакома программная речь Дитля?
– Вот и командуйте у себя в Дойчлянде, - неожиданно нагло заявил управдом.
– Что вы сказали?
– Фридрих пригвоздил его уничтожающим взглядом сверху вниз.
– Что слышали, - нимало не смутился плешивый.
– Чай, не сорок третий год.
– Я непременно доложу вашему начальству, как вы относитесь к своим обязанностям, - посулил Власов.
– Да сколько угодно. А я посмотрю, как они
"И ради таких вот погибли миллионы достойных людей, - подумал Фридрих.
– Солдаты Вермахта, солдаты РОА... Чтобы спасти от большевистского рабства тех, кто ничего другого и не заслуживал. И они еще имеют наглость нас этим попрекать! 'Не сорок третий год'..."
– Убирайтесь, - процедил он, полуприкрыв глаза от отвращения.
– С какой это радости? Вы мне не начальство!
– мужичонка как будто даже стал выше ростом.
– Убирайтесь, или, как только прибудут крипо, я распоряжусь арестовать вас за препятствование следственным действиям!
– Иди, иди, Лексеич, - повернулся к управдому полицейский, - видишь, господин офицер не в духе...
Мужичонка не стал далее упорствовать и потопал к двери, бормоча под нос: "Как командовать, так все арийцы..."
Kapitel 17. 7 февраля, четверг, утро. Москва, Трубниковский переулок, 30.
Фридрих придвинул к себе листок бумаги и взял ручку. Подобные инструменты он использовал нечасто, предпочитая работать на рехнере, но японская подушечка была слишком неудобным средством для рисования, в отличие от привычного светового карандаша. А ему захотелось именно нарисовать схему. Практика показывала, что это помогает структурировать информацию. Которой накопилось уже не так уж мало.
Очередную ее порцию он получил, вернувшись накануне из Орехово. Общение с полицейскими, прибывшими на место смерти таксиста, оказалось, вопреки ожиданиям, не столь уж неприятным. Очевидно, потому, что дело, по причине запущенной Эберлингом легенды о наркокурьере, из заурядной "бытовухи" было сразу же переквалифицировано по ведомству борцов с наркотиками. В прибывшей бригаде не было недавних знакомых Фридриха по подземке, но следователь и его помощники производили вполне благоприятное впечатление. Однако рутинная процедура осмотра тела и заполнения протокола, который пришлось подписывать Власову и Эберлингу, не дала ничего, кроме потерянного времени. Впрочем, криминалисты пообещали германским коллегам ознакомить их с заключением патологоанатома и результатами анализа жидкости в бутылке, когда те будут готовы.
По возвращении же домой Фридрих получил, наконец, ожидаемый подарок от Мюллера - рапорты всех сотрудников Управления, так или иначе работавших с Вебером. Они были разделены на два платтендата - в одном отчеты тех, кто работал с Вебером в России в последнее время, в другом - отзывы прежних его коллег, подчиненных и начальников (тех, конечно, кто еще был в живых) чуть ли не с самого начала карьеры Вебера в РСХА. Видимо, именно на то, чтобы собрать показания последних, и ушло три с половиной дня - впрочем, учитывая, какие архивные дебри ради этого пришлось прошерстить и сколько народу, включая законспирированных в разных частях света нелегалов, опросить, оперативность все равно была весьма похвальной.