Юбер аллес (бета-версия)
Шрифт:
– Сравнение человека с животным мне кажется более продуктивным и адекватным, чем его же сравнение со Вселенной. Например, тело человека - это тело животного. Вы ведь не считаете унижением своего достоинства колоть себе свиной инсулин?
– Причём тут тело? Я говорю о человеческих ценностях...
– Которые детерминированы в основном биологией и психологией. Плюс различными морально-религиозными догмами, принимаемыми столь же бездумно, как зверь принимает образ поведения, навязанный дрессировщиком. Во всяком случае, ваши отношения с сыном далеки от идеалов чистого
– Не понимаю, почему я сижу здесь и выслушиваю от вас все эти гадости!
– Вероятно, потому, что у вас нет выбора. Ибо дед Микки - если он и в самом деле тот человек, за которого себя выдаёт - скажет вам то же самое. Только в более резкой форме. Вы ведь и сами это понимаете, не так ли?
– Микки будет паинькой, - повторила фрау Галле.
– В конце концов, его можно купить. Ради некоторых вещей он готов изображать пай-мальчика... какое-то время. Я не поскуплюсь. Я пообещаю ему всё что угодно, лишь бы он угодил дедушке.
– Вот как? Неужели наследство так велико?
– Н-ну, как бы...
– процедила сквозь зубы женщина.
– У этого человека есть деньги, хотя и не очень большие. Но тут дело не только в деньгах. Не знаю, стоит ли об этом рассказывать...
– Франциска замялась.
– Если уж начали говорить, то говорите всё, - поощрил её Фридрих.
– Только не надо ничего придумывать.
– У него есть одна вещь, которая представляет большую ценность, - нехотя призналась журналистка.
– Он хотел передать её лично мне в руки. Это очень дорогая вещь. Если её продать, можно получить много денег. И не только денег, но и... нет, ничего не буду говорить, иначе проболтаюсь. В общем, для меня это очень важно.
– Что это такое?
– Простите, Фридрих. Этого я вам сказать не могу.
– Почему?
– Потому что вы меня не одобрите. И не хочу рисковать вашим ко мне отношением.
– Я человек достаточно широких взглядов, и могу понять всё. Кроме того, что наносит ущерб моим личным интересам и интересам Райха, - Власов сказал это, почти не кривя душой. Внезапный переход от возмущения к кокетству он, конечно, заметил, но демонстративно проигнорировал. Чего-то в этом роде он ожидал. Эта женщина остро нуждалась в помощи, иначе не стала бы выслушивать и половины из его тезисов. Сейчас, очевидно, начнется фронтальное наступление...
– Ну вот, так я и знала... А что, если мы понимаем интересы вашего возлюбленного Райха по-разному? Я, например, считаю себя патриоткой. Настоящей патриоткой. Но интересы своей страны я понимаю иначе, чем какой-нибудь замшелый нацист. Хотя, как я уже говорила, мы здесь стоим на разных позициях... Зато я убеждена, что эти различия не должно влиять на человеческие отношения. Политика - это одно, а люди, живые люди, с их чувствами - это другое. Вот как мы с вами. Антиподы по убеждениям. Вы - национал-социалист, верный сын партии и истинный ариец. А я либералка, и к тому же наполовину юде. Но сейчас мы сидим рядом - одни, ночью, в чужом городе, и разговариваем по-дружески. И сейчас вы, Фридрих, - журналистка добавила в голос нужное рассчитанное количество мёда, - для меня самый близкий человек
Она искательно взглянула на мужчину, ища поддержки. В её глазах были мольба и обещание.
Власов выдержал паузу, изображая на лице недовольство навязываемой ролью.
– У меня есть свои дела в России, - проворчал он.
– Но я подумаю, что можно сделать для вас.
В глазах журналистки блеснуло характерное женское торжество: самец заловлен, самец повержен, самец ещё изображает сопротивление и пытается ставить условия, но отныне он будет делать то, что хочет женщина.
Фридрих в который раз подумал, что самки удивительно предсказуемы.
– Мне нужно найти этого человека, деда Микки, - заговорила Франциска деловым тоном.
– Он должен был встретить меня в аэропорту, но эта дурацкая ситуация с наркотиками... Теперь я не знаю, как его искать.
– Вы можете написать ему по тому же польскому адресу, - посоветовал Власов, - и объяснить ситуацию.
– Нет, это исключено, - нервно дёрнулась фрау Галле, - у меня нет времени ждать письма. К тому же он собирался ликвидировать абонентский ящик. Вы не понимаете... Он очень подозрительный... Ему есть чего бояться. Тут разные обстоятельства... Всё из-за этой вещи.
– Всё-таки, что это за вещь, из-за которой вы так дрожите? Это что-то запрещённое?
– Да нет же! Вы, наверное, воображаете себе невесть что... Ну хорошо, я скажу. Это книга. Очень редкая книга. Вы довольны?
– Очень интересно. И сколько же она может стоить?
– Триста тысяч долларов, - мечтательно произнесла женщина, и тут же прикусила язык.
– По крайней мере, один покупатель вроде бы даёт столько. Смотря что... смотря в каком состоянии книга.
Власов испытал очень странное чувство: он был уверен, что женщина не лжёт, или почти не лжёт - и всё-таки каким-то образом обманывает.
– Вы назвали сумму в долларах, - он решил зайти с этой стороны.
– Вы собираетесь продать этот раритет на Запад? И у вас есть покупатель?
– Если вам это интересно... да, есть. И не один. Как вы понимаете, всё остальное - коммерческая тайна. Если я уж вам доверила свой секрет... но, кажется, вы не из тех, кто покушается на чужие кошельки. Вы ведь настоящий национал-социалист, правда?
– Теперь это кажется вам достоинством?
– не удержался Власов.
– Ну хорошо. Объясните мне, какой помощи вы от меня ждёте.
– Не столько помощи, сколько... Не знаю, как это сказать. Искать этого человека я буду сама. Я знаю его имя и кое-какие дополнительные сведения. Я также знаю людей, которые мне помогут в поисках. Но мне нужна поддержка... помощь... защита, - последнее слово она выдавила из себя с трудом.
– Защита от тех хороших людей, которые вам будут помогать?
– прищурился Власов.
– Это же Россия! Я здесь никого не знаю лично. Мне дали несколько адресов и аншрифтов наших единомышленников здесь. Но я с ними не знакома. И не особенно доверяю этим людям. А вы меня вытащили из русской тюрьмы. Значит, у вас есть какие-то связи и возможности.