Юдифь и олигофрен
Шрифт:
— Не давайте волю рукам, — предупредил я, ощутив, что их ласковые пальцы бегают по моему телу.
— Зачем мужику такая нежная кожа? — удивилась одна из них.
— Где? — оживилась вторая.
— К сожалению, не там, где ты думаешь, а под подмышками.
— Да, действительно, — согласилась она, — но только в этом месте, а на груди кожа обыкновенная. Так хочется чего-то свеженького!
— Он с двумя не справится, — высказала предположение первая девушка, царапая ногтями через материю мою возбужденную плоть.
— Если не кончать, то какая разница? — вмешался я в разговор, возмущенный тем, что на меня не обращают
— Пожалуй, он прав, — сказала вторая, — нужно не давать ему кончить.
— Это уже чересчур! — возмущенно вскричал я, почувствовав, как женская рука спускается по моему животу вниз. Однако первая близняшка закрыла мне рот поцелуем, и я утонул во влажной дремотной слабости, расслабился и потерял способность к сопротивлению. Впрочем, только полный идиот мог сопротивляться на моем месте.
Вначале я еще различал, что со мной делают эти блядские гурии. Одна из них прикладывалась языком к моему соску таким образом, что он жег, как раскаленный огонь. Другая девушка делала черт знает что. «Нужно перенять опыт», — подумал я. Затем ощущений стало настолько много, что я перестал различать, где и когда они возникают. Все слилось в один сплошной сладостный гул.
«Смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой», — возникла в голове цитата из Лермонтова. Какая странная ассоциация. Наверное, кто-то воет. Скорее всего, стонет. Я всмотрелся в барахтающуюся груду, среди которой увлеченно извивалось мое собственное тело. Вслушался. Раздавались монотонные сопящие, свистящие, хлюпающие и булькающие звуки. Однако никто не выл и даже не стонал. Я же явно слышал, словно волк на луну воет. Я постарался изобразить подобный звук: «Вау! Вау!». Вскоре я затих, поскольку мой зов остался безответным.
Во рту снова пересохло. С трудом освободив руку из-под какой-то женской мякоти, я нащупал на столе кусок нарезанной дыни, и положил его в рот. Было так вкусно, что я даже зажмурился от удовольствия. В сознании возник устойчивый образ дыни с продолговатым разрезом, который сочился липким и сладким соком. Какая вкуснятина! «В дыню! В дыню!» — мелькнуло в голове. И не только мелькнуло, но показалось, и даже прояснилось. Я увлекся, как никогда раньше. Внезапно меня пронзила ужасная догадка:
— Если я, черт возьми, засадил в дыню, то что же я тогда ем?! Фу! Какая гадость! Прости, Господи!
Какие нахальные девчонки! Должна же быть в постели какая-то гармония? Такое впечатление, что можно встать, одеться и уйти, а они даже этого не заметят. Я забарахтался, чтобы попробовать хотя бы встать. Они зашикали на меня, замахали руками, толкнули на место, чтобы не мешал получать удовольствие. На рот снова легла влажная повязка. Я вдохнул усыпляющий хлороформ и погрузился в сладостную дремоту. Все же четыре руки, четыре ноги, четыре груди и две пары губ — это, на мой вкус, многовато. Все время на что-то отвлекаешься.
Меня насиловали самым бессовестным образом, воспользовавшись моим беспомощным состоянием. Однако я не сопротивлялся — себе же хуже. Нужно было сделать большое усилие, чтобы поднять руку. Слава Богу, другие части тела жили самостоятельной жизнью. Воспользовавшись тем, что близняшки поменялись местами, я приподнял голову и увидел, что нижняя часть туловища работает в автономном режиме. Пусть двигается. Мне не жалко.
Сколько
Египетское колдовство
Меня разбудило солнце, ласково перебиравшее мои ресницы. Я лежал на балконе обнаженный, использованный и брошенный. Ночные наездницы высосали значительную долю моей жизненной силы. Тем не менее, я чувствовал себя достаточно хорошо. Во всяком случае, настроение было хорошим. С удовольствием потянувшись всем телом, еще сохранившем остатки вчерашнего кайфа, я повернулся на живот, чтобы спинным мозгом впитывать солнечную энергию. Наверное, я скоро стану зеленым, как растения, от такой жизни и начну выделять хлороформ.
Откуда взялись эти отвязанные двойняшки, которые неожиданно материализовались на балконе, лихо меня трахнули и таинственно исчезли в предрассветных сумерках? А что в это время делали бравые ассирийские парни? Если девчонки развлекались со мной, то близнецы вполне могли переспать с Идой. Я рывком поднял тело с лежанки, чтобы крушить черепа и кости. Подойдя к балкону, я увидел внизу всю компанию. Они мирно завтракали, и это меня успокоило, хотя настораживало отсутствие близняшек. Возможно, они еще спят, утомленные ночными трудами. Внизу меня заметили, и Ида приветливо помахала рукой. Покивав головой, как заезженная и смирившаяся с судьбой лошадь, я стал собирать разбросанные по всему балкону вещи.
— Дорогой друг! — радостно приветствовал меня Омар. — Как вы спали?
— Отлично, — пошутил я, — только не помню с кем.
Я налил кофе и стал внимательно вглядываться в лицо Иды, стремясь отыскать следы бурно проведенной ночи. Однако на нем ничего не было, кроме девичьей свежести, слегка подкрашенной косметикой. Впрочем, лицо ненадежный свидетель. Тем более, в таком нежном возрасте. Одну можно всю ночь валять, и даже тень усталости не ляжет на прекрасное чело, а у другой взбухают через полчаса фиолетовые мешки под глазами. Я также внимательно осмотрел ассирийцев. Ну, с этих, вообще, как с гуся вода. Странно все же, что нет за столом близняшек.
— Вы что, всю ночь на балконе спали? — недовольно спросила Ида.
— Нет, я ночевал в комнате, — ответил я, — а утром вышел встречать рассвет. Как только увидел солнце, то сразу снова заснул.
— Ну, как, прочитали рукопись? — спросил последний шумер.
— Разумеется! — я постарался изобразить на лице оживление, поскольку забыл не только содержание текста, но саму рукопись. — Это очень интересно и неожиданно.
— Очень хорошо, — сказал Омар, — надеюсь, теперь вы понимаете, что любая историческая концепция выглядит односторонней и неубедительной без учета взаимного влияния противоположных миров. Души людей переходят в тела, также и деяния их переходят в духовность. Отсюда богоданность и неземное происхождение священных книг, ибо они — одна из форм существования космоса.