Юг в огне
Шрифт:
– Позор!
– как эхо, отозвались помощники атамана.
Старики нахохлились, как воробьи перед бурей, замахали костылями.
– Плетей им, сукиным сынам, всыпать!
– завопил грузный старик.
– Плетей!
– тонкоголосо поддержал его тщедушный старичишка.
– Истинный господь, плетей!
– обрадованно загорланили старики.
– Чтоб не охальничали.
– Разбаловались стервецы на войне-то!
– Проучить их, дьяволов, проучить!
Протиснувшись сквозь тугую толпу, на крыльцо правления смело взбежал юноша в солдатской шинели. Для чего-то он порывисто сбросил с себя шинель, может быть, для того, чтобы
– Ох ты черт!
– изумился Прохор, узнав в юноше своего двоюродного брата.
– Виктор!
Юноша окинул взглядом притихшую толпу.
– Граждане свободной России!
– заговорил он.
– По поручению фронтовиков - казаков и солдат нашей станицы - поздравляю вас со светлым праздником. В нашей стране произошла революция, цепи рабства с народа сняты навсегда. Навсегда, граждане! Я только что приехал из Петрограда и знаю, что там произошло. Царь наш, кровавый Николай, отрекся от престола, царские министры арестованы. Отныне мы все свободные и равноправные люди. Власть захватил в свои руки народ. Сам народ стал хозяином нашей великой страны... Здесь вот сейчас выступал станичный атаман. Из его слов можно было понять, что он жалеет царя. И эту жалость он хочет внушить всем нам. Нет, граждане! Монархии нам не жалко, а монархисты, плачущие по царю, нам не нужны!.. Мы имеем мужество и смелость заявить: "Долой монархистов! Да здравствует революция! Да здравствует свобода!"
– Ты глянь, - толкнул Сазон Прохора.
– Вот ваш Виктор-то чешет. И где это он так научился брехать языком?
– Как же ему не научиться?
– с гордостью промолвил Прохор.
– Почти всю гимназию прошел.
Скинув шапку, Виктор продолжал взволнованно говорить:
– Отныне все мы, казаки и солдаты, равноправные граждане нашего великого государства. Нет теперь никакой разницы между казаком и генералом, между солдатом и офицером. Отменяются всякие "ваше благородие", "ваше превосходительство". И теперь нам станичный атаман, - взглянул Виктор на побледневшего, насупленного атамана, стоявшего в стороне, - не "ваше благородие", как привыкли вы его называть, а просто "господин" или "гражданин атаман".
– Заткните ему, молокососу, глотку!
– рявкнул грузный старик, поняв, наконец, о чем вел речь Виктор.
– Ишь, щенок, мужичья мразь, - учить нас будет!.. Кто ему дал право перед нами, казаки, речи говорить?..
Толпа дрогнула, зашумела:
– Стащить мужика!
– По морде его!
– Бей его!
Угрожающе рыча и ругаясь, размахивая кулаками и костылями, к крыльцу двинулись старики.
– Бей его!
– Бей!
– Не имеете права!
– перекрикивая рев озверевших стариков, надрывался побледневший Виктор.
– Я такой же свободный, равноправный гражданин, как и вы... Я - воин нашей доблестной армии!.. Я защищал на фронте родину!
– Стащить!.. Бить!
– хрипели голоса.
– Сечь его плетьми!
Грузный старик с белой патриаршей бородой первым взобрался на крыльцо. Он схватил Виктора за ворот, заорал:
– Душу выну, мать твою черт!
– Не имеете права бить, - кричал Виктор.
– Я - георгиевский кавалер.
Атаман подкрался из-за окруживших юношу стариков и булавой стукнул его по голове. Виктор повалился на крыльцо.
– А ну разойдись!
– исступленно закричал Прохор,
– Разойдись, не то стрелять буду!
– Ишь, за родню заступается!
– взревел грузный старик.
– Бей и его! Но, увидев в руках Прохора револьвер, трусливо заморгал, попятился. Застрелит еще ж, дурак...
Взбешенный, вздрагивающий от волнения, Прохор выстрелил вверх.
Бабы взвыли:
– Ой, батюшки, смертоубийство!
– Отойдите, снохачи!
– в гневе кричал Прохор.
– Не то мозги вышлепаю!
Отплевываясь и отмахиваясь, толкая друг друга, старики попятились от него.
– Шальной, будь он проклят!
– Ей-ей, бешеный, пристрелит еще.
– Ты живой?
– нагнувшись над Виктором, сурово спросил Прохор.
– А ну вставай! Глупец! Нужно ли тебе было ввязываться в это дело? Вздумал кого агитировать! Да им хоть кол на голове теши - все равно не проймешь.
Виктор медленно поднялся и отер платком со лба кровь.
– Кто это тебя?
– спросил Прохор.
– Не знаю.
– Это его атаман булавой долбанул, - сказал кто-то из фронтовиков, помогавших Виктору надеть шинель.
Прохор оглянулся, отыскивая взглядом атамана. Но ни его, ни помощников, на крыльце уже не было.
– Пойдем к нам, - сказал Прохор Виктору.
– Я тебе обмою голову и йодом залью.
Прохор и Сазон повели Виктора под руки. Старики мрачно смотрели им вслед.
II
Василий Петрович Ермаков, высокий, кряжистый старик лет под шестьдесят, происходил из старинного казачьего, уважаемого в станице, рода. Ходила молва, что род его начался от знаменитого Ермака Тимофеевича, покорителя Сибири.
Так это или нет, точно никто не мог утверждать. Не мог этого сказать и сам Василий Петрович, но слухи такие льстили его самолюбию, и он их не опровергал.
За богатством и почетом Василий Петрович не гнался, но и нужды не знал. Жил крепким хозяином, хотя наемных батраков никогда не имел. Со всеми работами по хозяйству управлялись своей семьей.
Семья у Василия Петровича хотя и была небольшая, но работящая, прилежная.
Правда, с началом военных действий Ермаковы стали жить значительно хуже. Старшего сына Захара, степенного, трудолюбивого казака, с первых же дней войны мобилизовали. В одном из сражений он пропал без вести. Слух ходил, будто он в плену у немцев. Пошел служить в Атаманский казачий полк и меньшой, неженатый сын - Прохор. Средний же сын, Константин, давно уже отбился от двора. По окончании Усть-Медведицкой учительской семинарии некоторое время он учительствовал в своей станице в двухклассном училище, а как началась война, ушел в шкоду прапорщиков. Теперь он уже в чине есаула командовал отдельной сотней в Ростове-на-Дону. Там он и женился. Говорят, взял дочку какого-то богатого азовского рыбопромышленника. Василий Петрович никогда к сыну в Ростов не ездил и снохи не видел.
Теперь старик жил с женой Анной Андреевной да со смешливой дочушкой красавицей Надей.
Жила в доме еще и сноха Лукерья - жена Захара - с двумя озорными сынами-казачатами.
Пришлось Василию Петровичу на склоне лет самому работать в поле. Правда, сноха Лукерья была доброй помощницей. Тихая, спокойная женщина, она работала за троих. По своей ловкости и сноровке она могла любого мужчину заменить. Да и Надя немалую помощь оказывала.
Анна же Андреевна, еще бодрая, живая старуха, по домашности управлялась и за внуками присматривала.