Юг в огне

Петров-Бирюк Дмитрий Ильич

Марина стала играть. Вера высоким, сочным голосом запела:

Вот вспыхнуло утро,

Румянятся воды.

Над озером быстрая чайка летит...

– Скучно жить, - вдруг обрывая пение, сказала она.
– Ах, как скучно!.. Тоска гложет сердце. Влюбилась бы, да не в кого, - выразительно посмотрела она на Виктора.

Он покраснел. Вера рассмеялась.

– Давайте выпьем, друзья.

За столом сидели долго. Вера много пила, пела, танцевала. Глаза ее поблескивали от удовольствия, щеки горели.

– Вот я напилась так напилась, - хохотала она.
–

Совершенно пьяна. Ка-а-кой обе-ед нам пода-авали, - запела она.
– Уж я пила-а, пила-а... Пи-ила-а... Пойду, господа, спать, голова кружится... Витенька, - подойдя к Виктору, шепнула она, - вы просто прелесть... Плохо только то, что вы за дамами не умеете ухаживать, - ударив его по руке, засмеялась она.
– Но я вас научу.

Виктор снова покраснел и посмотрел на Марину. Девушка сидела, опустив голову, вся пунцовая от смущения. Ей было стыдно за сестру.

– Ну, хорошо, - сказала Вера, - я пошла. Марина, укладывай гостей. Виктору постели здесь, на диване, а Прохор пусть ложится в той комнате. Адье!
– помахала она рукой и исчезла за дверью.

После ее ухода Прохор сидел недолго.

– Пойду и я спать, - сказал он, вставая.
– Голова тоже кружится. Да и устал я в дороге.

Марина вышла ему постелить. Скоро она вернулась.

– Вы тоже, наверное, хотите спать?
– спросила она у Виктора.
– Я вам сейчас постелю.

– Нет, мне еще не хочется спать, - проговорил он.
– Посидите со мной немного, Марина.

Вошла кухарка Марфа, пожилая женщина, стала убирать со стола посуду.

Виктор и Марина долго сидели молча, наблюдая за проворными движениями Марфы. Когда она закончила уборку и ушла на кухню, плотно прикрыв за собой дверь, Марина прошептала:

– Пожалуйста, не обижайтесь на Веру... Она всегда какая-то странная... А так она вообще хорошая, добрая...

– За что же я на нее буду обижаться?

– Да вот за ее поведение, - тихо сказала Марина.
– Часто мне за нее бывает стыдно... Мне кажется, - запнулась девушка, - она недостаточно любит Костю... Может быть, потому, что он намного старше ее... И еще потому, что у них нет детей...

– Сколько же лет Вере Сергеевне?

– Двадцать четыре, а Константину Васильевичу - тридцать шесть.

– Разница невелика, - сказал Виктор.
– Муж всегда должен быть старше жены лет на восемь-десять.

– Разве это правило?

– Нет. Это мое мнение.

Они помолчали.

– А мне кажется, когда муж и жена ровесники, то это лучше, произнесла она.
– Это как-то их уравнивает.

– Могут быть, конечно, и ровесники, - улыбнулся Виктор.
– Все зависит от любви супругов.

Было уже поздно, но улица жила бурной жизнью. Слышался людской говор, взрывы молодого смеха. Громко процокали подковы промчавшейся по мостовой лошади. Взвизгнула гармоника. Пьяный голос разухабисто запел:

Получил получку я,

Веселись, душа моя!

Веселись, душа и тело,

Вся получка пролетела,

Денег нету ни гроша,

А кухарка - хороша!..

– Вы опять пойдете на фронт?
– спросила Марина.

– А как же? Конечно.

–

Это страшно! Очень страшно... Сколько крови льется... Говорят вот, что революция совершилась без крови. Но разве она уже совершилась?.. Мне думается, что она только началась. У Константина Васильевича часто собираются офицеры, послушали б, какие они дикие вещи говорят. Ужас!.. Слишком уж много в людях противоречий. И разве легко эти противоречия примирить? Ой, как трудно! Возьмите нашу гимназию. Казалось бы, какие могут быть противоречия в этом маленьком мирке? Казалось бы, что понимают девчонки? Какие могут быть у них раздоры?.. Но Посмотрите, что делается: все они разбились по группкам. У дочек фабрикантов и купцов - свои интересы, своя обособленная каста, доступ в которую другим запрещен. У дочек офицеров и дворян - своя группа, у богатых крестьянок - своя. Ну и понятно, у девушек, отцы которых простые люди - рабочие и ремесленники, своя... И посмотрели б, как они друг друга ненавидят. Я уже не говорю о преподавателях...

Марина помолчала, потом снова стала говорить:

– До революции я никогда не слышала ни о каких партиях... Понятия не имела, что люди разделяются на политические группы. А теперь вот узнала. Оказывается, есть какие-то кадеты, эсеры, меньшевики, трудовики, октябристы, большевики и многие другие. Все добиваются своих целей, все кричат, что их программа самая лучшая... Как тошно на все это смотреть!.. Почему люди делятся на партии, почему они враждуют между собой? Разве нельзя всем мирно и покойно жить?.. Простите, пожалуйста, я еще глупая девчонка и говорю вам глупости. Только прошу вас, ради бога, - взглянула она на него своими чудесными глазами, - не смейтесь надо мной... Я никому не высказывала своих мыслей, только вам почему-то...

– Зачем же, Марина, я над вами буду смеяться?
– проговорил мягко Виктор.
– Я ведь и сам еще плохо разбираюсь во всех этих событиях, а тем более в партиях... Все, что сейчас делается, мне смутно представляется. Раньше мне казалось: партия - это вся наша русская нация, вся страна, которую я очень люблю... Я стремился самоотверженно защищать свою родину. Это, конечно, я готов и сейчас снова сделать... И вот, когда я побыл около двух лет на позициях да послушал, что говорят солдаты - русские труженики, рабочие и крестьяне, то многое узнал и понял... Все несчастье нашего народа, Марина, было в проклятом царизме. И когда царя сбросили с престола, то я видел радость народную, я видел, как ликовал народ. И я вместе со всеми испытал эту радость...

И, вспомнив о чем-то, он засмеялся:

– По поводу моей радости меня даже чуть казаки не избили.

– Как же это случилось?
– улыбнулась Марина.
– Расскажите.

Он, смягчая обстоятельства, с юмором рассказал ей о том, что с ним произошло в станице в день его приезда из Петрограда.

В глазах Марины отразилось беспокойство:

– Но ведь они могли бы вас и убить?

– Нет, - возразил он, - фронтовики б не допустили.

Помолчав, она сказала:

– Выходит, что вы - революционер. Человек, пострадавший за революцию.