Юго-запад
Шрифт:
На рассвете Гурьянов с Заславским и его оперативниками выехал на свой наблюдательный пункт. На развилках дорог, на перекрестках, на контрольно-пропускных пунктах было полно танков, автомобилей, повозок, самоходных артиллерийских установок, пехоты. Приближение большого города чувствовалось в обилии шоссейных дорог, обсаженных старыми высокими деревьями, небольших пригородных местечек, фабричных труб, поднимавшихся в небо то там, то здесь. Дважды или трижды пришлось переехать через двухколейные железнодорожные пути,
Противник почти не стрелял. Изредка слышались лишь отзвуки пулеметных очередей под Ланцендорфом, что северо-западнее
Из Гимберга свернули направо, на Пеллендорф, и, миновав эту деревушку, не доезжая до Цвёлфаксинга, остановились, сошли с шоссе. Здесь, на небольшой высотке, даже не помеченной на карте-километровке, был временный наблюдательный пункт командира корпуса.
Гурьянов поднялся туда первым, молча протянул Ибрагимову руку и тотчас же ощутил пальцами холодноватую, шершавую оправу бинокля. Не садясь, хотя Ибрагимов мгновенно пододвинул ему раскладной стул, Гурьянов поднял бинокль к глазам, повел слева направо. Посадки вдоль шоссе. Аккуратно распланированные, кое-где дымящиеся пожарами Ханнерсдорф и Леопольдсдорф. Дальше и правее — Обер-Лаа и Унтер-Лаа, сильные опорные пункты немецкой обороны. Еще правее — огромнейшее городское кладбище близ Кайзерэберсдорфа и холодные заводские трубы кирпично-красного Швехата...
Над землей дрожала чуть зримая рассветная дымка. Солнце уже взошло, кое-где заискрив бликами остатки стекол в окнах, окрасив венские предместья в золотисто-розовые тона.
Австрийская столица лежала на горизонте, скрытая от глаз Гурьянова своими пригородами. Но генералу казалось, что он уже видит ее в это утро, видит ее легкие и красивые здания, парки Пратера и кольцо бульваров. Ему казалось, что он видит, как на высоких острых крышах ее домов, на шпилеобразных резных башнях старинных соборов сверкают золотые солнечные лучи, бьющие с востока, из-за Дуная...
С живописных склонов Каленберга, невысокого холма на северной окраине Вены, в ясную погоду виден почти весь город. Далеко на юге в золотисто-перламутровой дымке, пронизанной солнечным светом, темнеют промышленные пригороды Альтманнсдорф, Инцерсдорф и Зиммеринг. Слева, на восточном берегу Дуная, дымят десятками заводских труб Штадлау, Кагран и Флоридсдорф. Между Дунаем и Дунайским каналом зеленеют парки Пратера. Внутри «Ринга», подковообразной цепи бульваров и улиц, окружающей «Старый город», высоко в небо вздымается готическая башня восьмисотлетней Стефанскирхе — собора Святого Стефана. Южнее, мрачные и величественные, поднимаются стены и башни Венского Арсенала, а почти к самому Каленбергу подступают кварталы Нуссдорфа, Зиверинга и Гринцинга. Пустынен и тих, лежит на юго-западной окраине Вены всемирно знаменитый Шенбрунн,
«Этот город — моя любимая жемчужина, и я дам ей надлежащую оправу», — так или почти так изрек в одном из своих публичных выступлений Адольф Гитлер. И, кажется, именно теперь, весной сорок пятого года, он пытался вставить Вену в ту «надлежащую оправу», о которой когда-то так напыщенно говорил.
Город замер и помрачнел. По его гулким безлюдным улицам молча проходили колонны эсэсовцев и разрозненные, разношерстные отряды спешно укомплектованного фольксштурма. К юго-восточным, южным и юго-западным окраинам шли танки, штурмовые орудия и артиллерия. Городские предместья были превращены в укрепленные пункты, шоссе и все танкопроходимые места заминированы, улочки и переулки завалены баррикадами.
Немецкое командование и гражданские власти, возглавляемые гауляйтером Австрии и Вены Бальдуром фон Ширахом, начали готовить город к длительной обороне еще в те дни, когда в Будапеште Красная Армия добивала остатки войск Пфеффер-Вильденбруха. Саперные части и согнанное отовсюду население копали противотанковые рвы и строили дзоты на берегах Лайты и Рабы, на окраинах Швехата, Унтер-Лаа, Обер-Лаа, Мёдлинга и Лизинга даже тогда, когда эсэсовские танковые дивизии, казалось, успешно рвались к Дунаю вдоль канала Шарвиз.
... Начальник обороны Вены, командующий 6-й немецкой танковой армии СС генерал-полковник войск СС Зепп Дитрих с утра объезжал оборонительные сооружения в южной и юго-восточной частях города. Бетон и железобетон. Узлы сопротивления и надежные огневые точки. По башню зарытые в землю танки. Рвы и эскарпы. Противотанковые ежи и минные ноля. Каждое здание в Вене русским придется брать штурмом.
Но почему-то именно сейчас вспоминалась Дитриху судьба Будапешта и начальника его обороны. Именно сейчас вспоминалось ему, что советские войска в семидесяти километрах от Берлина.
Из штаба 6-й танковой дивизии, еще не оправившейся после балатонской мясорубки, Дитрих поехал в штаб 2-й танковой дивизии СС «Райх», оттуда — в штабы танковых дивизий «Тотенкопф», «Гитлерюгенд» и «Гогеншауфен». Зная крутой нрав командующего, его властолюбие и известную в прошлом (а может быть, и в настоящем) близость к Гитлеру, Дитриха встречали по возможности торжественней, уверяли в готовности умереть за фюрера и фатерлянд. Но по тупым, усталым лицам солдат он видел, что у этих людей нет особого желания умирать, что все, кто был еще способен думать, были больше обеспокоены сейчас судьбой Берлина, чем судьбой Вены, а кое-кто, таких, видимо, тоже было немало, готов при первой же встрече с русскими швырнуть автомат и поднять руки.
Он уехал суровый и озабоченный. Машина вошла в Вену по Фаворитенштрассе, прямой, как линейка. Темнело, когда свернули на Виднер-Гюртель. Миновали площадь перед Южным вокзалом. Справа, за еще голыми деревьями Швейцер-гартена, смутно угадывались мощные строения Арсенала. Улицы были пустынны. Несколько расхлябанных солдат, шедших навстречу по тротуару, даже не обратили внимания на машину с генералом, эскортируемую двумя бронетранспортерами.
Начальник штаба ждал Дитриха, чтобы доложить обстановку на восемнадцать ноль-ноль четвертого апреля. Русские заняли Баден, Пурбах, Брайтенбрунн, Маннерсдорф, Гимберг, Зоммерайн...