Юго-запад
Шрифт:
И среди всего этого — накренившийся, боком летящий вниз, в черную воду Рабы, его, Мазникова, танк...
— Готово, капитан! — раздался в наушниках хриплый басовитый голос Петрухина. — Перебрались! Земля под ногами. Даю короткую, пусть пехота сойдет.
«Сойдет, — усмехнулся Виктор. — Как с трамвая».
— Давай! — сказал он вслух. — А потом за маску!
— Есть! Сейчас я братьев-славян скину.
— Полегче!
— Понятно, товарищ гвардии капитан.
На рассвете рота автоматчиков старшего лейтенанта Лазарева и танковая рота Мазникова оказались уже в тылу своих войск, продолжавших наступление. Рудаков вызвал Виктора по радио,
— Молодец! Представляю к «Отечественной».., Приводись в порядок. Что делать дальше, сообщу!
Теперь можно было вылезти из танка. Виктор выбрался на погнутый надкрылок, оглядел изуродованную вмятинами броню башни, спрыгнул вниз, па землю, мягкую и рыхлую, с пробившейся кое-где первой бледно-зеленой травой.
Солнце еще не встало, было прохладно. Гул боя откатился на запад. Изредка в стороне моста, по которому уже шли танки, повозки, бронетранспортеры, автомашины, редкие колонны пехоты, рвались немецкие снаряды. А здесь, на окраине маленькой мадьярской деревушки Арпаш, стояла непривычная, звенящая тишина...
— В общем так, гвардия, — оглядев командиров отделений, начал Авдошин. — Наступали мы по всем правилам! Три благодарности от Верховного Командования заслужили, в приказах товарища Сталина были упомянуты! Теперь заняли город Чорно, и нам приказано отдыхать. Может, до утра, а может, и ночью по тревоге подымут. Это мне неизвестно. Будет сообщено дополнительно. Размещайтесь! Домик нам попался целенький, садик очень приятный вокруг. Никандров скоро обед привезет. Не жизнь, а малина! Но предупреждаю: по комнатам не шуровать! И сидора свои всякой трофейной дрянью не набивать. Замечу — в сию секунду трибунал! Все! Располагайтесь! Третьему отделению в наряд! Охрана и все прочее. Ясно?
— Ясно!
— Точка! Можно расходиться. Быкову остаться.
Авдошин сидел в глубоком мягком кресле за большим письменным столом, покручивая в руках массивную стеклянную чернильницу. Солнечный луч, косо бивший в окно, наполовину задернутое портьерой, переливался в ее острых, сверкающих гранях.
Быков с интересом рассматривал картину в зеленовато-позолоченной раме, висевшую на стене за спиной командира взвода. Пейзаж с рекой и старинным замком, написанный в темных, предгрозовых тонах.
— Капиталистик, видать, тут какой-то проживал, — усмехнулся Авдошин, осматриваясь. — Удрал и добра своего захватить не успел.
— Похоже, — согласился Быков.
— А на окраине, когда ехали, хибарки видел? Ребятишки повылазили. Оборванные, голодные, босиком... Смотреть страшно.
Тяжело топая сапогами по паркету, вошел Рафаэль с двумя котелками в руках. За ним, ступая на носки, появился смущенный неловкий Кочуев-большой. Он тоже нес котелок, с чаем, а в другой руке — буханку черного хлеба.
— Приехал старшина? — спросил Авдошин.
— Пять минут назад. — Рафаэль поставил котелки на стол. — И из-за уважения к вам приказал мне в первую очередь отпустить.
— Старшина свое дело знает! Садитесь, гвардия, обедать. — Авдошин понюхал пар, поднимавшийся над котелком. — Борщок, значит? Похоже, наш Степа до самой победы сушеной капустой запасся.
Он ел с Быковым из одного котелка, Рафаэль и Кочуев — из другого. Обедали молча, поминутно вытирая замызганными платками потные лица.
Когда закончили и закурили, Авдошин повернулся к Рафаэлю:
—
— Разрешите, товарищ гвардии младший лейтенант, узнать, какое? — почтительно глядя на него своими немигающими кошачьими глазами, спросил тот.
— Какое! Насчет письма. Помнишь, я тебе после бани дал?
— Выполнил, товарищ гвардии младший лейтенант!
— Почему не доложил?
— Виноват. Все как-то обстановка была неподходящая..,
— Ну, а сегодня подходящая?
— Сегодня подходящая, товарищ гвардии младший лейтенант.
— Тогда читай. Обсудим сейчас и отошлем.
— Ясно. Айн момент!
Встав из-за стола, Рафаэль долго возился в углу, на диване, в своем вещмешке, потом вернулся с двумя аккуратно сложенными, крупно исписанными листиками бумаги и пустым конвертом.
— Разрешите огласить?
— Оглашай.
Рафаэль пересел ближе к окну, там было посветлей, солидно откашлялся и начал.
«Здравствуйте, наша дорогая и глубокоуважаемая мамаша! Пишут вам боевые однополчане и фронтовые верные товарищи вашего дорогого сына Отара Гелашвили. Со слезами на глазах, с сердцем, которое обливается горячей кровью, мы должны сообщить вам тяжелую и печальную весть: наш дорогой Отар погиб смертью героя, как и подобает советскому солдату. Он в бою бросился с гранатами против немецко-фашистского танка «королевский тигр», уничтожил его, спас многих своих товарищей, но сам заплатил за это своей прекрасной молодой жизнью. Он лежит теперь в братской солдатской могиле на далекой от вас венгерской земле. Но он всегда останется с нами. Товарищи всегда будут его помнить и брать с него достойный боевой пример. Мы, его фронтовые друзья, понимаем, как вам тяжело, как больно и горько вашему любящему сердцу. Мы вместе с вами разделяем ваше большое горе и клянемся, что отомстим врагам за смерть нашего дорогого и незабываемого Отара Гелашвили. Мы просим вас стойко перенести эту горькую утрату, как подобает матери советского солдата. Скоро мы разгромим гитлеровские банды и этим самым поставим лучший памятник всем нашим павшим боевым товарищам. Желаем вам здоровья и всего самого наилучшего. По поручению солдат и сержантов взвода, где служил незабываемый гвардии сержант Отар Гелашвили... » Ну и подписи, значит, — закончил Рафаэль.
Кочуев-большой вздохнул:
— Аж слезу прошибает!..
— Принимается? — посмотрел на Быкова Авдошин.
— Нормально написано. И пусть весь взвод подпишет.
— А командование батальона?
— Тоже можно.
— Очень трогательно написано, честно говорю! — послышался вдруг от дверей голос Леньки Бухалова. — Я слушал тут, и прямо мороз по коже...
— Добре, принимается письмо! — председательским тоном заключил Авдошин, потом поглядел на все еще стоявшего возле двери Бухалова. — Ты чего пришел-то?
— Газетки я сегодняшние привез. Тут про нашего Улыбочку. О награждении.
Бухалов положил листок многотиражки на стол.
— Ну-ка где? — потянулся к газете Авдошин,
— На второй странице, товарищ гвардии младший лейтенант, — подсказал Бухалов, почему-то прикрывая рукой левый глаз и сторонясь от света.
— Точно, — подтвердил командир взвода, перевернув газету. — Награжден орденом Красного Знамени... Эх, Ваня, Ваня!..
Рафаэль, завязывая вещмешок, сказал:
— Это, конечно, хорошо, Красное Знамя. Награда большая, не всякий офицер даже может получить... Но лучше б орден Отечественной войны дали. Матери б переслали. На память.