Юго-запад
Шрифт:
— Куда писали?
— Легче ответить, куда я не писал,
— И что?
— Ответ один: эвакуирован из Ленинграда с детским садом. И концы в воду.
— Разыщем! — уверенно сказал Дружинин. — Я завтра сделаю официальный запрос.
Бельский кивнул:
— Спасибо.
— Обязательно разыщем! — повторил начальник политотдела. — Ну... а жена?
— Насчет жены все подтвердилось. Умерла за неделю до прорыва блокады.
Командир батальона отодвинул пустую кружку, достал сигарету, прикурил от лампы.
— Посмотрим,
— Надо посмотреть. — Бельский поднялся. — Разрешите, товарищ гвардии полковник?
— А меня с собой возьмете? — не вставая, спросил начальник политотдела.
— Я не рекомендовал бы... Но если вы настаиваете..,
— Пошли, пошли!
Снаружи, теперь уже очень близко, опять грохнуло. Телефонист, сидевший на соломе около печурки, вздрогнул и стал торопливо прозванивать линию:
— «Изумруд»! «Изумруд»! Я — «Венера». Проверка. Есть! Нам спать не положено.., «Книга»! «Книга», я — «Венера»...
Дружинин надел папаху и первым вышел из блиндажа. Было уже начало второго, и огонь с обеих сторон, как всегда бывало в такое время, немного поутих. Далеко впереди, в стороне Абы, занимая почти полнеба, по-прежнему алело огромное зарево.
До переднего края первого эшелона (там стояла стрелковая дивизия) было не меньше трех километров, и поэтому сейчас даже в первой линии траншей на участке батальона оставались только дежурные пулеметные расчеты, наблюдатель да кое-кто из офицеров. Снаряды здесь рвались сравнительно редко, реже, чем в Шаркерестуре, но слева, где параллельно перекрытой батальоном дороге Секешфехервар — Цеце тянулся к Дунаю канал Шарвиз, гремело тяжело и почти беспрерывно.
Бельский и Краснов остались довольны инженерной подготовкой батальонного участка. Здесь все создавалось обдуманно и заблаговременно и так, чтобы можно было выстоять даже при самом сильном ударе «тигров».
— Оборона, капитан, что надо! — проговорил тяжело дышавший позади Бельского Дружинин. — В основном. Пожалуй, только у Махоркина кое-где окопчики мелковаты.
— Я прикажу углубить.
— Обязательно. И насчет правого фланга.., не пустовато там?
— Там запасные позиции батареи ПТО, — пояснил Краснов. — Будем маневрировать.
— Тогда порядок!
Они подошли к тому месту, где линия траншей пересекала шоссе. Асфальт был здесь не тронут: по этому узкому проезду, к переднему краю и обратно каждую ночь, а иногда и Днем проходили машины.
На обочине дороги, свесив в траншею ноги и покуривая в кулак, сидели два солдата. У одного из них под шапкой была перевязана голова, у другого повязка белела под рукавом шинели, распоротым по шву. Они разговаривали с Авдошиным, взвод которого как раз стоял в этом месте.
Доложив, как положено, что люди отдыхают, Авдошин кивнул на раненых солдат, пояснил:
— Оттуда ребята идут, товарищ гвардии полковник. Из Абы. В санчасть. Перекурить остановились. Рассказывают, достается
— А немцам от наших не достается? — резко спросил начальник политотдела.
— Это, конечно, факт! — Солдат с перевязанной головой ткнул окурок в снег. — Тоже, конечно, достается! Да ведь у него, у гада, «тигры». Сотни. Нынче вот на наш батальон пять раз паразит кидался, почти сорок танков было....
— Какая дивизия?
— Тридцать шестая гвардейская.
— Ну, значит, устояли! Устояли?
— Устояли, само собой. А комбат-то погиб. Замполит ранен, в живот, долго, видать, не протянет. Взводный наш тоже ранен. Остался, правда, не ушел. На убитых только во взводе в нашем на двух руках пальцев не хватит... У меня у самого башка гудёт, черт ее знает! Пройду сто метров и набок кувыркаюсь. Видать, от контузии. Спасибо вот, друг взялся до своей санроты довести, от нашей-то ничего не осталось, даже сестер всех поубивало... Молоденькие были.
Солдат, у которого была перевязана рука, зло спросил:
— И якого вин дьявола усе тут лезе и лезе? Наши вже до самого Берлину пидошли, а вин тут лезе и лезе, гад!..
— Германию с юга прикрывает, — пояснил Дружинин. — Думает нас за Дунай выкинуть, Будапешт обратно взять и до румынской нефти добраться.
— Чем он об этом думает! — солдат с перевязанной головой дернул плечом, поправляя за спиной автомат. — Учим его, учим, а ума у него так и не прибавилось. Все одно теперь не спасется. А сколько людей тут наших полегло!
— Та ще скильки полягає, — добавил его попутчик.
— Тыщи полягають, само собой.
— Но на каждую нашу тыщу, — сказал Дружинин, — мы должны положить три фашистских. Это тоже само собой.
Тяжело урча, по шоссе прошла в тыл крытая машина. Солдат, раненый в руку, хотел было вскочить, остановить ее, но сразу раздумал:
— Хай еде! Санчасть тут вже близенько, в этом... как его, чертяку! — в Шар-ке-ре-стуре... Нам поясняли. — Он положил левую, здоровую руку на плечо товарища. — Ну шо? Пийшлы? Идти зможешь?
— Пошли!..
Они поблагодарили Авдошина за махорку, пожелали всем «счастливенько оставаться» и заковыляли по самой бровке шоссе.
— Ну, мне тоже пора. — Дружинин протянул руку Бельскому. — Всех благ, капитан! Тебе и твоим ребятам. Доложу командиру корпуса, что вы тут готовы стоять до последнего. Заранее спасибо вам всем!
Ужин Никандров сумел привезти только в третьем часу ночи. Заждавшиеся его роты поели быстро и весело.
— Ну так, — сказал Авдошин, доставая из кармана полушубка трофейные сигареты. — Порубали? Порубали! Теперь, пока тихо, надо за дело браться. Приказ комбата слышали, насчет того, чтоб окопчики углубить? Слышали. Прошу приступать к работе. Проверять буду лично! Ли-чно! А главную проверочку фриц устроит.