Юми и укротитель кошмаров
Шрифт:
У Юми отняли воспоминания. К счастью, как я уже говорил, есть вещи, которые глубже воспоминаний. Несмотря на прошедшие века, Юми во многих смыслах оставалась девятнадцатилетней девушкой. Ее жизненный опыт и степень зрелости соответствовали этому возрасту.
А вот ее мастерство… оно повышалось с каждым днем. С каждым годом. Навык зрел, собирался по капле, как сталактит, начавший свой рост еще в первобытные времена.
Юми не просто хорошо умела складывать камни.
Она была не просто мастером.
Юми в самом прямом смысле была лучшей из лучших. За все времена. Ведь у нее за плечами было добрых
Когда она входила в раж, все менялось. Ее сила намного превосходила силу хиона.
Художник не знал других торийцев так же хорошо, как Лиюнь, но некоторых недавно рисовал во время медитации. С них он и решил начать, широкими мазками изобразив лицо и фигуру городского головы.
Посреди моря кошмаров один начал меняться. Превращаться обратно в себя. Художник громко попросил коллег нарисовать кошмары, отделявшие его от нужного, чтобы те съежились и позволили лучше их разглядеть. По мере проявления черт он мог писать более точный портрет.
Кошмару хотелось снова стать человеком. Художник это чувствовал, и, пока он занимался общими чертами, городской голова показал ему остальные. И вот на земле лежит лысеющий мужчина, напуганный, замерзший, но не опасный.
Процесс двигался медленно. Но коллеги уже поняли, что Художник перестал действовать наобум и нашел верный путь к победе. Это вдохновило их, придало сил. Тодзин и Аканэ разразились воодушевляющими кличами, сдерживая натиск кошмаров. Те замирали, не успев прорваться сквозь кольцо. У Художника появилась свобода действий.
По одному он возвращал жителей Торио к прежнему облику. Человека за человеком. Наконец, совершенно измотанный, он трясущимися руками, сведенными судорогой пальцами закончил последний завиток на голове Хванчжи, и та упала на землю. Удивленно моргая, Художник не сразу осознал, что на улице воцарилась тишина; лишь раненые кошмаристы стонали, а остальные тяжело дышали в изнеможении.
Все было кончено. Непостижимым образом они справились. Закончили свои картины и остались в компании сотни ошеломленных, замерзших торийцев.
Художник выронил кисть, и та со стуком ударилась о мостовую. Он посмотрел на запад, на Пелену. Сквозь Пелену. Туда, где находился человек, связь с которым он по-прежнему чувствовал.
Человек, предельно сосредоточенно выполнявший свою работу.
Глава 41
Юми складывала камни.
Десятки камней. Сотни. Она действовала бездумно, но с намерением, выстраивая вокруг себя высокие конструкции из останков разрушенного города.
Скульптуры из пятидесяти и более камней. Из шестидесяти. Они достигали такой немыслимой высоты, что Юми приходилось взбираться на соседние кучи щебня, чтобы положить последние камни. Она располагала свои башни по спирали; каменные фигуры как будто разлетались по ветру, подобно семенам одуванчика, от центра разрушенной площади.
Все фрагменты идеально сходились, каждая башня являлась органичным продолжением предыдущей. Камень струился, как вода. Юми находила невероятные способы балансирования. Создавала завораживающие формы, от которых захватывало дух.
Она потеряла счет времени. Это была своего рода медитация. Ее предназначение. Квинтэссенция созидания.
Это было искусство. То, что машине, идеальной с технической точки зрения, никогда не удалось бы понять. Ведь смыслом искусства всегда было, есть и будет впечатление, которое оно производит на нас. На его создателя – и на зрителя.
В тот судьбоносный день Юми была и создателем, и зрителем в одном лице.
Пока к ней не присоединились духи.
Вырванные из лап технологического чуда, они потекли к йоки-хидзё по камням и выбрались на свет. По одному они выстраивались вокруг творения Юми. Наконец она почувствовала дрожь земли – это машина в панике работала все быстрее. Одна башня обрушилась, но Юми тотчас сложила из ее останков еще более красивую.
Рядом собрался уже десяток духов. Два десятка. Затем счет пошел на сотни. Одного за другим Юми вызволяла их из плена вконец отчаявшейся машины. Духи, прежде завороженные отточенными действиями механизма, теперь с восхищением наблюдали за Юми, услаждаясь ее естественной творческой изобретательностью. Духи становились свободны благодаря высшей красоте. Благодаря высшему смыслу.
Завладев инициативой, Юми поняла, что делает. Поняла, какой в этом смысл. Машина, создав Пелену, не позволяла ей рассеяться. Сохраняла ее целостность и держала в плену множество душ, всегда готовых выполнять ее приказы.
Не будет машины – не будет больше и пелены.
Не будет больше порабощенных душ.
Не будет больше… Юми.
К несчастью, это так. Йоки-хидзё вернулись к жизни из Пелены, но произошло это лишь потому, что Пеленой управляла машина.
И все равно Юми не остановилась. Она забыла о предзнаменованиях, о высшей цели, ради которой якобы была рождена. Она решила послужить людям и духам. А также тому, кого любит. Если не станет кошмаров, то Килахито – и все его жители – окажутся в безопасности.
Юми положила последний камень, и последний дух вырвался из когтей умирающей машины. Девушка подняла голову. Посмотрела на восток. Туда, где находился тот, с кем она была связана.
Этот кто-то боялся. За нее.
Машина наконец затихла. Рухнула на пол и развалилась. Детали, которые были ненастоящими – на тот момент таковые преобладали, – развеялись. Для непрерывной работы машине требовалось топливо. А все топливо забрала Юми.
Спасибо! – восклицали духи. – Спасибо тебе!
Юми села и закрыла глаза.
Все кончено.
Торийцы начали растворяться в воздухе.
К тому времени на месте недавней битвы собралась целая толпа. Прибыли полиция, скорая помощь, даже журналисты. Медики занялись ранеными художниками. У участников битвы взяли интервью. Санитарки раздали одеяла неизвестным людям, говорившим на языке, непонятном современному уху, – у них ведь не было той связи, что возникла между Юми и Художником.
Но тут бывшие кошмары начали растворяться, превращаться в дым. Сперва Художник испугался, что они вновь обернутся чудовищами. Он вскочил, сбросив одеяло и выронив чашку с чаем. Но люди просто исчезали.