Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям
Шрифт:
Дальнейшее я до сих пор вспоминаю с резью в желудке.
Бендер в кратчайший срок превратил не заслуженные нами лавры в устойчиво бьющий продуктовый родник. Молоховец обрела второе дыхание, прочно открывшись на разделе "Кушанья для служителей". Но я теперь безоговорочно верил, что вот-вот потребуются и другие рецепты.
Умело чередуя апетитные подношения и энергичные утешения, Остап уже через неделю овладел вторым венком и нацелился на третий...
Но тут нас принудительно-добровольно мобилизовали в редеющие
С одной стороны, мы нюхнули казармы и муштры, а с другой - неожиданно оказались в теплушке, мчащей нас от агонизирующей (и как только выкарабкалась коммунистическая гидра - на горе прогрессивному человечеству) столицы на хлебную самостийную Украину.
По прибытии, не дожидаясь фронтовых радостей, мы благополучно дезертировали в заснеженную степь, да не одни, а в полном ротном составе, объявленном позже героически сложившем головы во имя социалистического отечества в неравной схватке с оголтелыми хохлятскими бандами.
Глава 17.
ИЗЫДИ, САТАНА!
"В один из веселеньких
промежутков между Махно
и Тютюником..."
О.Б.
В богатом хатами селе нас чуть не отдубасили веселые усатые хлопцы в широких штанах и барашковых папахах. На крепком хуторе чуть не затоптали трудолюбивые аккуратные немцы- колонисты.
И мы с Остапом, как два холостых волка, разочаровавшиеся в добрых парубках и гарных дивчинах, шли и шли по заметенным снегом шляхам, загодя огибая возможные конфликты и инциденты, помня о мнительности и неразумности "обрезов", об удалом посвисте лихих шашек, об угрюмом чавкающем покалывании замаранных свежим навозом кулацких вил.
Плелись, пока не кончились красноармейские сухари, железнодорожный спирт, вонючая махорка и уворованное сало.
– Выживу - женюсь, - сказал я, проваливаясь по колено в очередную предательскую ямину, забитую снегом.
– Это на ком?
– найдя силы на усмешку и помощь мне, спросил Остап.
– Разумеется, на Инге!
– Ответ, достойный не мальчика, но мужа. Давно пора сорвать созревший плод, а то его сорвет другой, более энергичный воздыхатель.
– Она писала, что будет ждать хоть сто лет!
– Думаю, сто лет мы с тобой в условиях, приближенных к гибельным, не протянем, а вот до утра...
И тут, на наше счастье, Бендер заметил впереди какие-то нелепые очертания и тлеющий огонек.
– По крайней мере, обогреемся.
– Зря винтовки на станции выбросили.
– Остен-Бакен, Остен-Бакен... Да нас, наивно вооруженных, уж давно бы закопали на майдане и ни креста, ни звезды не поставили.
– А вдруг там бандиты?
– Сомнительно. Вдали от "железки" им пограбить толком нечего.
– Тоже верно.
– Отложим внутрипартийную дискуссию на следующий раз... Не отставай, жених на выданье!
Едва заметная тропа привела нас к двери, вделанной прямо в срезанный вертикально
Бендер, как всегда, решительно долбанул кулаком в крепкое, схваченное железом дерево:
– Эй, люди добрые, есть кто живой?
Мы замерли в ожидании.
За дверью кто-то закряхтел и закашлял.
Воспрявший Бендер сменил кулак на вежливые костяшки пальцев.
– Впустите, Христа ради, обездоленных и обмороженных, безнадежно заплутавших, - взмолился он голосом заблудшей во мраке овцы, отбившейся от стада.
– Изыди, сатана!
Голос из пещеры был тверд и беспощаден.
– Псих, без подделки псих, - зашептал я в ухо озадаченному Остапу.
– Вроде не очень буйный. Ну, укусит разок, зато в тепле, - бендеровский кулак начал совершать амплитуду.
– Так ты с ним подипломатичней, подипломатичней.
– Послушай-ка, любезный, у нас тут случайно с собой мешок ассигнаций, обеспеченных золотом самого Степана Петлюры. Можем запросто поделиться!
Пещера без промедления отозвалась:
– Изыди, сатана!
– А табачку турецкого, с ментолом, не желаете? продолжал вопрошать елейный искуситель.
– Полфунта не пожалеем!
– Изыди, сатана!
– Водка "Смирновская", свежеоткупоренная, в граненом запотевшем стакане, без закусона!
– Изыди, сатана!
Я дернул Остапа за рукав:
– Не пора ли ему сменить пластинку?
Бендер временно отступил для совещания на вытоптанную мной запасную позицию.
– Судя по фразеологии, мы напоролись на религиозного отшельника-фанатика.
– Этот ни за что не откроет.
– Надо мыслить.
– Почем опиум для народа?
– заорал я сердито, чувствуя, что пустые кишки вот-вот смерзнутся в ледяной смертельный комок.
– Старец вшивый!
– Попрошу вас, штабс-капитан, в присутствии женщины не выражаться, - произнес вдруг Остап командирским строгим тоном и отвесил мне разъясняющий пинок.
– Так точно, господин полковник!
– Ваше монашество, поимейте сострадание, - Остап припал грудью к двери.
– С нами несчастная женщина. Прекрасная роза, увядающая на пронизывающем ветру.
Отшельник не отзывался.
После повторного инструктирующего пинка я вспомнил роль.
– Шарман, оля-ля! Плезир, оля-ля!
– запели мои стынущие губы, и, чтобы произвести более захватывающее впечатление своими амурными прелестями, я принялся вытанцовывать самый похабнейший канкан, задрав полы шинели.
– А ба лезом! А ба лезом! А ба лезом!
Но, видно, перестарался.
Пещера отреагировала на мой концертный номер уже осточертевшим: " Изыди, сатана!"
– Кто тебя просил исполнять репертуар неопытной проститутки?
– прошептал Бендер, обнимая меня за онемевшие плечи.
– Приготовься, Остен-Бакен, сейчас я буду тебя насиловать.