Юность подарит первые шрамы
Шрифт:
– Нет. Мне это прислали, – ответила Эл, улыбаясь своей самой искренней, самой редкой улыбкой.
– Кто?
– Не знаю.
Рэми подошла к своей кровати, которая напоминала свежую могилу, усыпанную цветами.
– Неужели нет ни одной записки?
– Есть только пирожные. – Эл протянула подруге коробку с круглыми желтыми пирожными, больше похожими на яичные желтки.
– М-м… С маракуйей, – сказала Рэмисента, распробовав угощение. – Эл, колись. Ты точно знаешь, от кого все эти цветы.
– Может, от Элая?
–
– Тогда у меня больше нет предположений. – Элеттра легла на кровать, закрыла глаза и глубоко-глубоко вдохнула потрясающий аромат цветов. Конечно, она знала, кто был автором этого невероятного сюрприза, но пока ей было неловко и даже страшно признаться во всем подруге.
– Так, все! Здесь не музей, – не выдержала Рэмисента очередных любопытных посетителей ее комнаты. – Закройте дверь с той стороны!
Когда посторонние вышли и захлопнули за собой дверь, Рэми вновь вернулась к желанию начать тяжелый, громкий разговор с Элеттрой, дабы заставить ее раскаяться или хотя бы объяснить, почему она так поступила с Джел. Рэми уже открыла рот, чтобы начать нападение, взглянула на подругу, а та лежала счастливая, румяная и нюхала цветочки. Рэмисента дружила с Элеттрой всего ничего, но была уверена, что Кинг впервые в жизни была настолько счастлива. Перед ней абсолютно другой человек. В нем не было ни грамма жестокости, ехидства и коварства. Элеттра сама была нежным, безупречным цветком, настолько она была мила, прекрасна и проста.
Нет… Рэмисента не имела никакого права разрушать идиллию, вновь погружать Элеттру в ее прежнее состояние, пребывая в котором та только и умела гадить и изувечивать людские души, делая их похожими на свою собственную. Пусть это мимолетное счастье послужит противоядием. Пусть оно излечит Элеттру, перекроит ее душу, заразит добром и любовью ко всему живому.
Рэмисента искренне верила в то, что маленькое счастье ведет к большим переменам.
– Там не меньше тридцати букетов, это точно, – доложила Никки, бродя взад-вперед по комнате Лаффэрти и Брандт.
– Пятьдесят один, – уверенно сказала Джел. – Эсси стояла у их комнаты и считала букеты, когда их вносил курьер.
– Обалдеть! Пятьдесят один букет! Мне за всю жизнь столько не дарили, – изумилась Дилэйн.
– Кто бы мог подумать, что Элай Арлиц такой щедрый, – сказала Диана.
– Вы полагаете, что это Элай? – спросила Никки.
– А кто же еще? Она ведь с ним была на балу, – ответила Джелвира.
– Тогда неудивительно. Ни один адекватный человек не отважится уделить внимание этой белобрысой дряни.
– Калли, все в порядке? – поинтересовалась Джел.
– Да, – солгала Лаффэрти, терзаемая тревожными думами о Сафире Фрай, ее тайной комнате и загадочных пристрастиях.
– Ты уверена? Ты сегодня какая-то неразговорчивая, – заметила Никки.
– Калли, ты все еще переживаешь
– Да что вы ко мне прицепились?! Я не из-за чего не переживаю, и я была бы разговорчивой, если бы вы предложили более интересные темы для разговора! Мне наплевать на Элеттру, на ее парней и на эти чертовы цветы! В мире есть проблемы гораздо важнее этой чепухи!
Девчонки явно не ожидали такой реакции от подруги и несколько растерялись.
– Ладно, давайте тогда поговорим о глобальном потеплении или о новой вспышке кори в Нигерии, – предложила Никки, не сдержав язвительной улыбки.
Калли поспешила выйти из комнаты. В подобных ситуациях она всегда старалась убежать, отдышаться, заглушить гнев, чтобы не наговорить неприятных слов близким людям. Типичный поступок Весов, – так постоянно говорила Джел, анализируя поведение своей подруги.
– Я опять что-то не то сказала? – спросила Никки, ощущая мерзкое послевкусие своей вины.
– Не парься. Она скоро успокоится и вернется. Это же Калли, – заверила Диана. – Вы лучше скажите мне, эти серьги не слишком броские?
Никки и Джел посмотрели на Диану, что поднес-ла к ушам длинные сережки с огромным, овальным, раскачивающимся, точно маятник, изумрудом в объятиях благородного серебра. Украшение было столь прекрасно, будто его извлекли из королевской сокровищницы.
– Нормальные, – лаконично ответила Джел. – А куда это ты так наряжаешься?
– Известно куда. Диана всегда наряжается, когда в расписании стоит литература, – ответила Никки.
– Ну и что с того? – улыбнулась Брандт.
– Она еще и стрелки нарисовала! – засмеялась Никки. – Ох, Джераб, берегись. Диана в полной бое-готовности.
– Правильно делаешь, Диана. У тебя большая конкуренция, – строгим тоном оповестила Джел.
– У меня?
– А ты не заметила, как Индия красит губы только перед литературой, а Одесса всегда расстегивает первые три пуговицы блузки, когда Джераб появляется в аудитории?
– Точно! А еще Браяр Шаад постоянно остается после урока и закидывает Джераба вопросами, – добавила Никки.
– И опаздывает на следующий урок, потому что никак не может покинуть мистера Эверетта.
Странное чувство испытала Диана. Что-то щекочущее и давящее внутри, такое неприятное и обезоруживающее. Когда Диана оказалась в аудитории, это чувство только укрепилось.
– Прия, что скажешь? – задала вопрос Индия, закончив красить губы алой помадой.
– Немного вышла за контур.
– Ничего. Так губы выглядят пухлее. Мне кажется, ему нравятся пухлые губы.
Индия Колетти сама по себе девушка красивая, яркая, так еще и сочный акцент на ее губах не мог не привлечь внимание. Диана посмотрела на свою бледную кожу, сравнила с кожей Индии, что была цвета кофейных зерен, и вмиг почувствовала себя какой-то блеклой, тотально непривлекательной.