Юность Розы (сборник)

Олкотт Луиза Мэй

– Душевный мир понадобился мне скорее, чем я думала!

Послышались шаги дяди, Роза бросилась отворить дверь. Глазам опекуна предстало настолько расстроенное лицо, что он остановился и с беспокойством спросил:

– Боже, дитя мое! Что случилось? – а когда Роза молча указала на диван, прибавил: – Он ушибся? Болен? Умер?

– Нет, дядя, он… – Она не могла произнести ужасного слова и лишь прошептала: – Будьте снисходительны к нему! – и убежала в свою комнату, рыдая так, словно над их домом разразилось ужасное несчастье.

Глава X

Грустная и трезвая глава

– Как

он будет смотреть мне в глаза, что скажет? Забуду ли я это когда-нибудь и смогу ли снова стать счастливой? – Роза без конца задавала себе эти вопросы, проснувшись после короткого сна, последовавшего за долгой бессонницей.

Ей казалось, что весь мир изменился, стал бесцветным, заразившись печалью ее души. Откуда было знать молодой девушке, что на свете прощаются гораздо большие грехи, забываются более тяжкие разочарования, утрачиваются более возвышенные надежды и разбивается такая любовь, по сравнению с которой ее невинное увлечение – всего лишь девичий каприз. Ее удивляло, что солнце светит все так же ярко, что ее канарейка радостно поет, встречая новый день, что огонь в камине все так же весело трещит на поленьях. Роза не стала украшать прическу лентами, лишь подошла к зеркалу и сказала своему печальному отражению:

– Бедняжка! Ты думала, что на новой странице тебя ждет что-нибудь приятное? До сих пор твой роман было легко и отрадно читать, но, похоже, теперь начинается грустная и трезвая глава.

В дверь постучали, приглашая к завтраку. Вдруг она подумала, что Чарли, наверное, еще в доме, и поспешно открыла дверь, за которой стоял доктор Алек с приветливой улыбкой на лице. Тревожным шепотом, как будто о смертельно больном, она спросила:

– Ему лучше, дядя? Не скрывайте от меня ничего, я все выдержу.

У многих мужчин наивное отчаяние и эта фраза вызвали бы невольную улыбку. Но доктор Алек бережно относился к душевной чистоте своей воспитанницы, считая ее главной прелестью юности, и надеялся, что его девочка никогда не будет равнодушной и безучастной к человеческому пороку, каким бы безобидным он ни казался. Итак, он ответил серьезно, хотя и бодрым голосом:

– Я думаю, все обстоит благополучно. В таких случаях сон – лучшее лекарство. Я проводил его домой. О том, что он вчера приходил, неизвестно никому, кроме нас с тобой.

– И никто никогда не узнает? Как вам это удалось, дядя?

– Для начала я вылил ему на голову кувшин холодной воды. Потом через большое окно кабинета вытащил на улицу. Воздух и движение освежили его, и мы благополучно добрались до его дома. У него комната внизу, потому мы никого не побеспокоили, и я оставил его спокойно спящим.

– О, благодарю вас, – произнесла Роза со вздохом. – А Брут? Вдруг конь напугает кого-нибудь, вернувшись домой без седока?

– Нет, он, умница, отправился сразу в конюшню. Чарли часто отсылал Брута домой одного, если где-нибудь задерживался, конюх к этому привык. Успокойся, моя дорогая, состояния Чарли никто, кроме нас, не видел, а мы его простим из любви к нему.

– Простим, но не забудем. Ему больше никогда не стать для меня тем Чарли, которым я гордилась и которого любила. Ах, дядя, как жаль! Как жаль!

– Не надрывай так свое бедное сердечко, дитя мое. Это зло вполне можно победить с Божьей помощью! Конечно, не могу сказать наверняка,

но мне кажется, Чарли еще не безнадежен. При благотворном влиянии он может исправиться. Он добрый, хороший молодой человек. То, что мы вчера наблюдали, его единственный порок. У меня не хватает духу бранить его, потому что во многом виновата его мать. Я все время борюсь с искушением пойти и втолковать ей, что она губит бессмертную душу сына, за которую будет отвечать перед Богом.

От добродушного доктора Алека слышать такие речи было страшновато. Зато, когда он начинал метать громы и молнии, многие дремлющие души проникались его справедливым негодованием; просыпались даже те, кого был бессилен пробудить солнечный свет его доброты. Розе искренне захотелось, чтобы дядя сумел повлиять на тетю Клару и раскрыть ей глаза.

– Так скажите ей все это и спасите Чарли, пока еще не поздно! – она с мольбой следила, как дядя взволнованно, с горящими глазами ходил по комнате взад и вперед, заложив руки за спину. По-видимому, он готов был сейчас же привести свое намерение в исполнение.

– Хочешь помочь мне? – он внезапно остановился перед племянницей с таким видом, что та быстро вскочила со своего места и ответила с жаром:

– Хочу!

– Так не люби его пока.

Она вздрогнула, моментально покраснев, и с бьющимся сердцем спросила:

– Почему?

– Во-первых, потому что ни одна женщина не должна вручать свою судьбу мужчине без царя в голове. Во-вторых, потому что надежда стать достойным тебя поможет ему больше, чем все мои мольбы и проповеди. В-третьих, потому что тебе придется запастись терпением и разумом, чтобы выкорчевать то, что насаждалось двадцать четыре года. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Да, сэр.

– Сможешь ли ты сказать ему «нет», когда он будет просить «да», и немного потерпеть ради вашего счастья?

– Могу.

– И сделаешь это?

– Да.

– Теперь я доволен. Большая тяжесть спала с моей души. Я дрожал при мысли, что ты пустишься в море жизни с таким плохим кормчим, как бедный Чарли. Но твой ответ оправдал все мои ожидания, я горжусь моей девочкой.

Во время этого разговора они стояли в разных концах широкой комнаты. Доктор Алек был похож на командира, отдающего приказания, а Роза – на хорошо обученного солдата, запоминающего их. Они оба в этот момент ощущали себя воинами, которые готовятся к сражению: чувствовали, как натянуты все нервы, как кипит в жилах кровь, как холодит руку сталь оружия. С последними словами доктор подошел к Розе, пригладил волосы и поцеловал в лоб с такой торжественностью, будто наградил медалью за храбрость.

Больше дядя не произнес ни слова. Вскоре тетушка Изобилие позвала их к завтраку, и начались дневные заботы. Однако этот короткий разговор объяснил Розе, что ей делать дальше, направил разбегающиеся мысли в нужное русло, придал мужества, чтобы до конца исполнить долг перед самой собой и другими родственниками.

Времени на размышления у нее было вдоволь: все отдыхали после вчерашнего торжества, поэтому она заперлась у себя в комнате и благими намерениями мостила планы на начавшийся год. В этих планах было столько блестящих надежд, благородных порывов, красивых поступков, что если бы хоть часть из них осуществилась, на земле настало бы Царство Божие.