Юность в яловых сапогах
Шрифт:
– Тише…, я на минутку, - прошептала она потому, что вдруг мы услышали, как в дом пришла бабушка. Она, кряхтя и охая, стала раздеваться. Потом заскрипел диван. Это она легла.
– Лерка! – бабушка вдруг громко позвала внучку.
– Да? – отозвалась та.
– Иди спать! Что ты там вошкаешься?!
– Сейчас, иду!
Мы продолжаем «вошкаться». Я целую девушку, глажу ее по спине, перехожу ниже и сзади опять захожу ей в трусики. Она слабо отбивается. Я возбужден до предела и готов вот-вот взорваться.
– Нет… потом…потом…, - Лера, наконец, решительно отстраняется от моих ласк и впархивает из-под одела. – Спи!
Девушка целует меня в губы
Я остаюсь один. Вертолеты все еще беспокоят меня, но уже через пару минут мой мозг отключатся.
Утром в маленькой комнате прохладно. Нога, вылезшая из-под одеяла, совсем окоченела. О том, что пришло утро я понимаю по освещенности комнатки. Еще даже не открыв глаза я это чувствую.
У меня утреннее возбуждение. Но там что-то не так. Я тяну руку к паху и натыкаюсь на чью-то чужую руку. Она мирно лежит на причинном месте. Только сейчас я понимаю, что не один в кровати и рядом со мной спит Лера. Я ничего не помню. Что произошло? Неужели мы все-таки совокуплялись? Нет. Не могу вспомнить. Помню все до ухода девушки. Неужели можно заниматься любовью и не помнить об этом на следующее утро? В это трудно верится.
Я кладу свою руку на руку Леры и через несколько секунд рукам становится жарко. Лера вытаскивает свою ручку из-под моей. Девушка потягивается и просыпается.
– А мы что вчера занимались э…? – шепчу я ей на ухо.
Она извивается словно кошка, вытягивает все еще возбуждающее меня тело в разные стороны и после эдакой зарядки, улыбаясь, шепчет на ухо, щекотя своим горячим дыханием и еще больше возбуждая меня.
– Нет, ты сразу уснул. А я пришла ночью. Бабушка сильно храпела…
– То есть у нас ничего не было, - странно, но я успокаиваюсь и понимаю, почему. Я рад, что не забыл чудесный момент, что его просто не было и, что, когда он будет, я его уж точно не забуду.
– Ты рад? – удивляется Лера. И мне приходится ей объяснять то, что меня успокоило, но не обрадовало. Она тихонько хихикает.
– А как ты пойдешь в казарму? С таким э… настроением? – она опять кладет мне руку на возбужденное место.
– Придется… - тяжело вздыхаю я.
* * *
Погода в городе постоянно дарит нам сюрпризы. За ночь пришло потепление. Обледеневшие ранее сугробы сегодня вновь текут. Я никак не могу привыкнуть к столь быстрой смене погоды. Вчера я мерз от пронизывающего холода, не спасала ни шинель, ни «вшивники» - спортивные курточки, которые мы поддеваем под кителя чтобы хоть как-то увеличить количество шерсти. А сегодня мне жарко настолько, что чувствую, как по спине стекают капли пота. Еще довольно раннее утро, но уже очень тепло. Такое ощущение, что внезапно пришла весна. Воздух теплый и дышится легко. Я иду по улице мимо одноэтажных домов, заборов и ворот с калитками. С металлических крыш с шумом сползают подтаявшие куски снега и льда. Город хорош тем, что на его улицах практически никогда не скапливаются лужи. Холмы, пригорки, спуски, он весь неровный и воде просто не найти местечко на его асфальтированных покореженных корнями улицах. Мой родной полис давно ожил. Возле «Нижнего» рынка уже полно торгашей кавказских национальностей, они громко разговаривают, о чем-то спорят, что-то перетаскивают, тюки, ящики, коробки. Мимо рынка снуют запоздалые граждане, спешащие по делам службы, они не заглядывают
Возле училища, в сотне шагов от проходной я останавливаюсь, достаю полу-высыпавшуюся сигарету «Опал» и закуриваю. Время у меня еще есть, до десяти, - окончания увольнения еще почти тридцать минут. Первая сигарета всегда приятная. Слегка кружится голова, я смотрю по сторонам прищурив глаза, от ярко светящего солнца. Хочется расстегнуть шинель, потому что там внутри все вспотело. Но нельзя, мимо снуют офицеры, которым приходится постоянно отдавать честь, и они обязательно сделают замечание.
Вдалеке вижу спешащего Фому. Шапка стянута на затылок, из-под нее торчат мокрые вспотевшие кучерявые, как у Гурвинка, короткие волосы. Ему тоже жарко. Вскоре он равняется со мной, останавливается и отдуваясь тоже достает сигарету.
– Здорово, Принц! – он протягивает мне руку для приветствия. Я ее пожимаю в ответ на его крепкое пожатие. – Не опаздываем?
– Нет, еще двадцать пять минут…
– Ну и хорошо! Где был? – спрашивает он, затягиваясь сигаретой.
– У подруги…
– У той, что снял на дискотеке?
– Ага…
– Дала?
– Ага, - вру я хотя это если вдаваться в тонкости деликатного дела. Если же не вдаваться, то мы же спали вместе, целовались, держались за различные места, разве это нельзя назвать совершенным актом? Впрочем, моим товарищам незачем знать подробности моей интимной жизни. Поэтому я и говорю, что «дала». И это выходит не вранье. – А ты где был?
– Я – дома, - вздыхает он и всем своим видом показывает, что завидует мне. – Не хотел идти, но Гвоздь чуть ли не силой заставил!
– А кто его меняет? – интересуюсь я, во мне теплится надежда, что нас еще отпустят.
– Плавинский, вроде… - сокрушается Фома.
– Хреново…
– Да, этот мозги выполощет.
Мы докуриваем сигареты, бросаем их в урну и уже медленно бредем к проходной. Возле стеклянных дверей стоит Тупик и Юрка. Мы жмем друг другу руки и заходим с воли в царство воинской дисциплины. Минуя коморку дежурного по училищу, мы благополучно оказываемся на втором этаже в нашей казарме. Дневальный с первого этажа, а на время отсутствия роты в отпуске, именно они отвечают за порядок на нашем этаже, говорит, что у нас из офицеров никого нет. Гвоздь исчез еще вчера вечером и больше не появлялся. Плавинского тоже никто не видел. Что ж, и это тоже хорошие новости. Мы переодеваемся в «пш», нашу повседневную форму, снимаем ботинки, меняем их на тапочки и идем курить в туалет. Наша отпуск изгоев продолжается.
Мы обсуждаем кто и как провел увольнение. Одним из любимых занятий у нас является обсуждение семейной жизни Тупика. Он единственный из нашего взвода женат и рвет задницу на немецкий крест только он.
– Олежка, ну, а жена не наказала тебя за отсутствие в отпуске? – начинает любимое занятие Бобер.
– Нет! – женатик пока сдержан и не очень реагирует на подколы.
– Ну, хотя бы отлучила тебя от сиськи? – вставляет Фома.
– Нет, все нормально!
– Олег, а когда тебя долго нет в увольнении, она не говорит соседям и знакомым, что ее муж в дальнем плавании? Ты же по выпуску в морфлот хочешь? Значит приучаешь ее?