Юный свет
Шрифт:
Лестничная клетка пахла мастикой. В натертом линолеуме отражались комнатные растения в горшках, стоявшие на невысоких подставках. Маруша поднималась по ступенькам на цыпочках. Иногда ее каблуки стучали по латунным полоскам как молоточки.
Квартирка у Липпека была крохотная. Платяной шкаф стоял на лестничной площадке перед дверью. Еще была кухня с душевой кабиной, маленькая спальня без окон и гостиная, мебель в которой из-за скошенного потолка стояла вплотную друг к другу: софа с деревянными подлокотниками, стол с пожелтевшей под стеклом кружевной скатеркой и два кресла. В шкафу со встроенными полками два ряда книг, фотоальбомы и картонный
– Присаживайтесь!
Слегка запыхавшийся Липпек поставил на стол бутылку без этикетки. Жидкость внутри напоминала малиновый сироп, может, была немного светлее.
– Сейчас и пиво будет.
Он вышел на кухню, но в дверях обернулся. Я уже сел в кресло, правда, на краешек, и наклонил голову, чтобы лучше видеть корешки книг.
– А для тебя у меня есть безалкогольное пиво. Или лимонадная шипучка.
– Спасибо. Темное пиво будет в самый раз.
Отец с Марушей сели на софу. Светло-серые, словно вручную разлинованные обои – с узором из кисточек, палитр и багетов – были за их головами темнее, с пятнами жира на стене. Под лампой висела липучка для мух, клей на жаре расплавился и стекал по полоске коричневыми каплями.
Липпек поставил пиво на стол – три бутылки светлого и одну темного. Открыл шкаф, насколько позволяли кресла, просунул руку в щель и достал бокалы, рюмки и подставки из соломки. Потом откупорил наливку.
– Воскресенье только начинается… Ladies first [21] .
Но отец прикрыл Марушину рюмку рукой. Та оторопела, возмущенно надула щеки, а Липпек наморщил вопросительно лоб.
– Что такое? Беременная?
Она рассмеялась, но тут же прикрыла рот кончиками пальцев. Отец отодвинул от нее рюмку.
21
Сначала – дамы (англ.).
– Ей нельзя. Во всяком случае, ничего крепкого. Слушай, ей же всего пятнадцать!
Липпек удивленно вскинул брови, что выглядело наигранно.
– Серьезно? Больше не буду. Хорошо, что сказал. Заранее надо знать, за что можно угодить за решетку, а? А я-то думал, ей уже замуж пора.
Он подмигнул Маруше, налил остальным до краев. Запахло черной смородиной.
– Но одну-то можно, а, верзила? Только чтоб чокнуться. Это ведь всего-то лишь ягода…
Отец взглянул на Марушу, ожидая, что она сама откажется. Но та только вытянула губки трубочкой, и Липпек налил ей.
– Ну, господа хорошие… – Он поднял свою рюмку. – Здорово, что вы пришли. – Посмотрев на меня через локоть, он кивнул. – Знай, у тебя есть отец. Понимаешь? Лучшего не найти. Никто не вкалывает так, как он. Это стопроцентный шахтер и верный друг. Вот так-то…
Кивком подбородка он показал на скос в углублении окна. Под маленькой шахтерской лампой в рамке из простого дерева висела почетная грамота. У моего отца была такая же, но он держал ее в ночной тумбочке.
– Если в этой старой шахте я чего-либо и достиг, так только благодаря ему. За тебя, верзила!
Мужчины опрокинули по рюмочке, а Маруша лишь пригубила.
– Мм, – промычала она и облизнулась, – да она не такая уж и сладкая, как я думала. Но все равно очень вкусно!
– Вкусно – это ни
Отец прикурил сигарету и положил пачку на стол рядом с пепельницей, сверху зажигалку.
– У тебя завтра утренняя смена?
Он кивнул.
– С кем?
– Понятия не имею. Может, с Моцкатом.
– Ну, тогда тебе повезло. Вы уже починили струг на пятом? Они не успевают штамповать бюллетени, с какой скоростью эта штука выплевывает куски породы. Мулиш сказал мне, что ты должен был подать заявку на 50-миллиметровый шланг?
– Дерьмо с ушами этот Мулиш. Да и как я могу запрашивать пятидесятку, когда у нас штуцер для тридцатки. Не верь тому, что несет этот хмырь.
Маруша пригубила еще разок. Потом выпила всю наливку до конца и пододвинула хозяину рюмку с красными от помады краями.
– А это правда, что вы похищали бриллианты?
Липпек оторопел, потом помотал головой.
– Послушай… – Он направил на нее горлышко бутылки. – Прежде, чем ты вообще произнесешь здесь еще хоть одно слово, ты должна знать: мы сидим у меня в квартире. Правильно? А то где же мы еще сидим? На двери моя фамилия, верно? – В испуге Маруша едва заметно кивнула, но ничего не ответила, она грызла большой палец. – Вот видишь! А в моей квартире не выкают, понятно тебе? Даже если бы пришел судебный исполнитель, я и ему сказал бы: слушай сюда, коли вздумаешь накладывать арест на мой холодильник, принеси мне сначала пивка! – Она захихикала, а он откупорил бутылку зубами. – Так что давай со мной на «ты». Я пойду спущусь вниз, а потом мы выпьем на брудершафт и поцелуемся. Как положено.
Он по новой наполнил рюмки, ей тоже, а мой отец тихонько щелкнул пальцами.
– Перестань, приятель! Ведь это уже вторая.
Тот кивнул.
– Верзила, я знаю, что ты умеешь считать. И то, как ты ведешь учет моим верхнякам и крепежным стойкам, тут все в ажуре. На то ты и начальник. Но здесь мой участок. Ваше здоровье!
Маруша тоже подняла рюмку, но, в отличие от мужчин, пить не стала, а поставила ее назад на стол, потом отхлебнула пива и показала на лежавшую между бутылками пачку сигарет НВ.
– Дашь мне одну?
Липпек вытер рот.
– Я дам тебе все. Только при условии, что сам и прикурю.
– Идет! Курить сухой табак радости мало!
Постепенно, раз за разом, я вылил всю бутылку темного пива в свой бокал, наполнив его до краев. Без пены. И медленно наклонился, чтобы отпить.
– Ну, и? – Маруша протянула руку и взяла раскуренную сигарету. – Так тырил ты бриллианты или нет?
Тихонько пощелкивая языком, он бросил взгляд на отца, кивая головой на Марушу.
– Ты мог бы представить себе такое? Я имею в виду, что ей всего пятнадцать. Невероятно, правда? Глянь на нее, это же настоящая женщина. Да к тому же грамотная.
– Нет, – я смахнул пролившееся пиво платком, – она еще только учится.
Он покачал головой, бросив взгляд на ее ноги.
– Чему такой еще учиться…
Она разгладила складки, изящно выпустила дым.
– Продавать текстильные изделия. У Кайзера и Гантца.
– А, черт! Правда? Я там как-то покупал кальсоны. Должен вам сказать, испытал некоторый шок. Подплывает некий такой пикантный фрегат и спрашивает: какая у вас величина шага? Мать вашу! А я ей: понятия не имею. Не измерял. Наверное, метр. А на меня все пялятся, будто я уже втюрился в нее по уши.