Юрий Милославский, или Русские в 1612 году
Шрифт:
– Ничего, ничего...
– отвечал поляк, стараясь скрыть свое смущение.
– Как теперь гляжу, - продолжал Кирша, - на этом огороде лихая была схватка, и пан Лисовский один за десятерых работал.
– Да, да, - прервал поляк, - он дрался как черт!
Я смело это могу говорить потому, что не отставал от него пи на минуту.
– Так поэтому, ясновельможный, ты был свидетелем, как он наткнулся на одного молодца, который во время драки, словно заяц, притаился между гряд, и как пан Лисовский
Оловянные глаза поляка завертелись во все стороны, а багровый иос засверкал, как уголь.
– Как нагайкой?
– вскричал он.
– Кого нагайкой?..
Это вздор!.. Этого никогда не было!
– Помилуй, как не было!
– продолжал Кирша.
– Да об этом гзсе войско Сапеги знает. Этот трусишка служил в оегимепте Лисовского товарищем и, помнится, прозывался... да, точно так... паном Копычинским.
– Неправда, не верьте ему!
– закричал поляк, обращаясь к казакам.
– Это клевета!.. Копычинского не только Лисовский, но и сам черт не смел бы ударить нагайкою: он никого не боится!
– Да что ж за нелегкая угораздила его завалиться между гряд вто время, как другие дрались?
– Что? как что?.. Да кто тебе сказал, что я лежал между гряд?
– Ага! так эго ты, ясновельможный? Прошу покорно, чего злые люди не выдумают! Ведь точно говорят, что Лисовский тебя поколошл и что если б на друюп день ты не бежал в Москву, то он для острастки дру! их непременно бы тебя повесил.
– Какой вздор, какой вздор!
– перервал поляк, стараясь казаться равнодушным.
– Да что с тобою говорить! Гей, хозяин, что у тебя есть? Я хочу поужинать.
– Ахти, кормилец!
– отвечал хозяин, - да у меня ничего, кроме хлеба, не осталось.
– Как ничего?
– Видит бог, ничего!.. Была корчага кати, толокно и горшок щей, да всё проезжие поели.
– Быть не может, чтоб у тебя ничего не осталось.
Гей, Нехорошко!
– продолжал ои взглянув на одного из казаков, пошарь-ка в печи: не найдешь ли чегонибудь.
Казак отодвинул заслонку и вытащил жареного гуся.
– Цо то есть?--закричал поляк.
– Ах ты лайдак!
как же ты говорил, что у тебя нет съестного?
– Да это чужое, родимый, - сказала хозяйка.
– Этого гуся привез с собою вот тот барин, что спит на печи.
– А кто он? Поляк?
– Нет, кормилец, кажись, русский.
– Москаль?.. Так давай сюда!
Алексей хотел было вступиться за право собственности своего господина, но один из казаков дал ему такого толчка, что он едва устоял на ногах.
– Разбуди своего барина, - шепнул Кирша, - он лучше нашего управится с этим буяном.
Пока Алексей будил Юрия и объявлял ему о насильственном завладении гуся, поляк, сняв шапку, располо жился спокойно ужинать. Юрий слез с печи, спрятал за
– Доброго здоровья!
– сказал он, поклонись вежливо пану.
Поляк, не переставая есть, кивнул головою и показал молча на скамью; Юрий сел на другом конце стола и, помолчав несколько времени, спросил: по вкусу ли ему жареный гусь?
– Как проголодаешься, так все будет вкусно, - отвечал поляк.
– А что, этот гусь твой?
– Мой, пан.
– Нечего сказать, вы, москали, догадливее нас:
всегда с запасом ездите. Правда, нам это и не нужно; для нас, поляков, нет ничего заветного.
– Конечно, пан, конечно. Да что ж ты перестал?
Кушай на здоровье!
– Не хочу: я сыт.
– Не совестись, покушай!
– Нет, ешь сам, если хочешь.
– Спасибо! Я не привык кормиться ничьими объедками да не люблю, чтоб и другие не доедали. Кушай, пан!
– Я уж тебе сказал, что не хочу.
– Не прогневайся: ты сейчас говорил, что для поляков нет ничего заветного, то есть: у них в обычае брать чужое, не спросясь хозяина... быть может; а мы, русские, - хлебосолы, любим потчевать: у всякого свой обычай. Кушай, пан!
– Да что ж ты пристал в самом деле...
– И не отстану до тех пор, пока ты не съешь всего гуся.
– Как всего?
– Да! всего, - повторил Юрий, вынимая пистолет, - Прошу покорно: принялся есть, так ешь!
– Цо то есть?
– завизжал поляк.
– Гей, хлопцы!
Быстрым движением руки Юрий, подвинув вперед стол, притиснул к стене поляка и, обернувшись назад, закричал казакам:
– Стойте, ребята! ни с места!
Эти слова были произнесены таким повелительным голосом, что казаки, которые хотели броситься на Юрия, остановились.
– Слушайте, товарищи!
– продолжал Юрий, - если кто из вас тронется с места, пошевелит одним пальцем, то я в тот же миг размозжу ему голову. А ты, ясновельможный, прикажи им выйти вон, я угощаю одного тебя. Ну, что ж ты молчишь?.. Слушай, поляк!
Я никогда не божился понапрасну; а теперь побожусь, что ты не успеешь перекреститься, если они сейчас не выйдут. Долго ль мне дожидаться? прибавил он, направляя дуло пистолета прямо в лоб поляку.
– Иезус, Мария!
– закричал поляк, стараясь спрятать под стол свою обритую голову.
– Ступайте вон!., ступайте вон!..
– Эй, ребята, убирайтесь!
– сказал Кирша, - а не то этот боярин как раз влепит ему пулю в лоб: он шутить не любит.
– Ступайте вон, злодеи! ступайте вон!
– продолжал кричать поляк, закрывая руками глаза, чтоб не видеть конца пистолета, который в эту минуту казался ему длиннее крепостной пищали.