Юрий Тынянов
Шрифт:
В это время прошли величайшие события английской и всемирной истории: промышленный и аграрный перевороты, отпадение североамериканских колоний, французская революция, термидор, империя Наполеона, реставрация.
С 1765 года у Георга III начали проявляться признаки психического расстройства, в 1789 году они повторились, в 1801 усилились, а в 1811 году король впал в безнадежное безумие. Власть была передана в руки регента.
Кроме сумасшедшего короля в эти же годы Англия имела премьер-министра Вильяма Питта Старшего, графа Чатама.
Вильям Питт Старший, граф Чатам, ушел в отставку из-за
Георга III сменил Георг IV, а графа Чатама - герцог Графтон.
О том, что Георг III был сумасшедшим, вероятно, знают не все, потому что люди, не занимающиеся специально историей, обычно читают не подробности об отдельных королях, а общие сведения об эпохах.
Но дело не в этом.
Безумие короля, который только царствует, но не управляет, не в состоянии было что-либо существенно изменить.
Судьбы Соединенного королевства Великобритании и Ирландии решали не сумасшедшие или нормальные короли, а общество, общественное мнение, борьба оппозиционных партий.
Из всего изложенного следует сделать вывод, который можно сформулировать примерно так:
Дело в том, что одному сумасшедшему дают, а другому сумасшедшему не дают устроить сумасшедшее царствование.
"Царствование Павла доказывает одно: что и в просвещенные времена могут родиться Калигулы. Русские защитники Самовластия в том несогласны... Правление в России есть самовластие, ограниченное удавкою"...
V. ТЯЖЕЛЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, ПОИСКИ ВЫХОДА (1930-1933 )
"Подпоручик Киже" был так хорош, что казалось, если писать дальше таким же способом, то все будет так же прекрасно.
Тридцать страниц этого произведения, очевидно, ни в какой степени не исчерпали возможности приема.
Поэтому следом за "Подпоручиком Киже" Тынянов пишет "Восковую персону", "Исторические рассказы" и "Малолетнего Витушишникова".
В "Восковой персоне" и "Малолетнем Витушишникове" по-разному, но явственно различимо влияние "Киже". Однако достоинства рассказов оказались независимыми от "Киже", а их недостатки были связаны с ним непосредственно. В произведениях, написанных способом, который только что себя так блистательно проявил, самым уязвимым оказался именно способ. Но виноват в этом был не "Киже", а сам автор, не посчитавшийся с неповторимостью первого рассказа и не заметивший, что рассказ был удачен не приемом, годным на все случаи жизни, чего никогда не бывает, а строгой связью приема с материалом.
Достоинства и значение рассказов были, как и во всем, что писал Тынянов, в его умении показать разрушительность самодержавной власти. Но бесспорности "Подпоручика Киже" в этих рассказах не было, потому что производность коллизии от эпохи оказалась нарушенной, коллизия соединялась с эпохой не исторической необходимостью, а удивительным случаем и анекдотом.
Прием "Киже", перенесенный в другую эпоху, потерял значительность, и то, что было естественно для эпохи Павла, оказалось далеко не во всем верным для последе-кабрьской эпохи и для эпохи Петра.
"Восковая персона" и "Малолетный Витушишников" были ниже возможностей
Поэтому "Восковая персона" и "Малолетный Витушишников" остались лишь превосходнейшими рассказами великой литературы.
Склонный к восприятию всякого рода пессимистических инфекций, писатель оказался захваченным распространившейся эпидемией вульгарного социологизма, заразившей круги художественной и нехудожественной интеллигенции. Искусительность вульгарного социологизма была особенно сильна, потому что он разрешал существовать только верноподданным, а всем прочим не разрешал существовать и в отдельных случаях даже дышать. Вульгарный социологизм утверждал, что он есть самый главный марксизм. И он не только искушал, соблазнял, заманивал и прельщал круги художественной и нехудожественной интеллигенции, но случалось, что в отдельных случаях он даже громко топал ногами.
Злобные вульгарно-социологические фантазии незамедлительно разрушили нормальные, то есть исторически обязательные, связи между объектом и способом его выражения, и писатель, по логике исповедовавшейся им концепции, обратился к поиску соответствующих концепций средств выражения. Так как всего того, что навязывал истории вульгарный социологизм, на самом деле не было, то писателю пришлось искать средства выражения, соответствующие концепции, а не изображаемому объекту. Изображаемый объект и способ выражения разошлись. Вульгарный социологизм, как всегда неверное философское условие, породил ошибочное художественное решение.
Тынянов был инфицирован эстетической теорией, настаивавшей на том, что истинное произведение искусства получается только тогда, когда формализм соединяется с социологизмом.
Тынянов послушался, соединил и получил высокохудожественного кентавра: формалистическое тело с вульгарно-социологической головой.
Для торжества исторической истины в вопросе о приоритете надо сказать, что кентавра изобрел не Тынянов. Кентавр уже был изобретен и звали его форсоцем, что значит формализм-социологизм. Главным кентавром был Б. Арватов.
Соединение методов оказалось очень нестойким, и надуманность соединения в рассказах Тынянова обнаружилась очень скоро. Началось превращение истории в анекдот, в котором вульгарный социологизм сделал исторических деятелей беспрекословным продуктом, коим управляет могущественный, но секретный и не имеющий фигуры социально-экономический процесс. В неисторические продукты фатально совершали детерминированные социально-экономическим процессом поступки. Поступки отражали яростную борьбу набиравшего силу торгового капитала с загнивающим землевладельческим дворянством.