Юродивый

Шхиян Сергей

Потом, мне рассказали коровинские крестьяне, что меня сзади ударили по голове. Подобрали меня рядом с заколотым казаком. Сначала они подумали, что я убит, потом заметили признаки жизни и с другими раненными привезли в ближнее село.

Судя по всему, пока я «упивался радостью победы» над опытным противником, кто-то сзади рубанул меня саблей по голове. Спасла мне жизнь татарская шапка с металлическим вкладышем. Клинок разрубил ее пополам, но только слегка рассек голову. Удар был такой

силы, что я, упал и надолго потерял сознание…

В тот момент, когда я пришел в себя, ничего этого понятно не знал. Лежал и пытался понять, куда попал. В голове крутились какие-то отрывочные воспоминания, никак не соединяясь в единое целое. Скрипнула входная дверь.

— Водицы испить не хочешь? — спросила, входя в избу, женщина в темном бесформенном сарафане, с замотанной до глаз черным платком головой, как я решил здешняя хозяйка.

— Нет, не хочу, — с трудом произнося слова, отказался я. Голова у меня гудела, в глазах плыли черные точки, самочувствие было соответствующее. — Что со мной?

— С тобой-то? Ничего. Лежишь на лавке.

Формально она была права, я действительно лежал на лавке в закопченной избе. Что это за изба и я как сюда попал, было непонятно. Попробовал вспомнить, но ничего кроме боя в лесу, в памяти не осталось.

— Меня ранили? — уточнив, переспросил я.

— Тебя? — переспросила она, подошла к лавке и будто видела впервые в жизни, долго рассматривала. Потом вздохнула и согласилась: — Похоже, что так. Ты водица испить не хочешь?

— Нет, не хочу.

Я прислушался к собственным ощущениям. Отчетливо болела только голова. Подняться и проверить, что со мной, сил еще не было, тогда я спросил, уточнив вопрос:

— Ранили меня в голову?

— В голову? — опять она повторила мои последние слова. — В голову, а то еще куда! Так ты водицы испить, значит, не хочешь?

— Здесь есть кто-нибудь из Коровино? — не ответив на сакраментальный вопрос, спросил я.

— Из Коровино? Не знаю, я не местная, — сказала женщина. — Тут в селе много всяких крестьян. Не знаю, кто из них здешний, кто какой. Коровино ведь казаки еще давно дотла сожгли!

— А здесь ты что делаешь?

— Я, что делаю? — удивилась она. — Водицу тебе подаю. Не хочешь?…

— Нет!

В голове у меня уже достаточно прояснилось.

— Не хозяйка, говоришь, а кто?

— Так, живу пока, за тобой присматриваю. Может что подать?

— Пить я не хочу! — поспешил я предотвратить ее обычный вопрос. Сходи лучше позови кого-нибудь из бывших казачьих пленников.

— Чего ходить? Я и есть пленница. Под их игом целый месяц жила. Не ведаю, как живой осталась! Видно Господь так захотел.

— Постой, так ты тоже была в овраге?

— Вестимо

была. И в Коровино была, когда казаки его грабили и жгли. Они меня давно захватили, хотели за большие деньги в султанский гарем продать. Потому видно и берегли, не надругались.

— Продать? В гарем султана? — переспросил я, не зная чему больше удивляться, тому, что она знает эти слова или считает себя такой ценностью, По мне тетка была не слишком молода и совсем непривлекательна, Однако у женщин часто существует собственная самооценка, не всегда соответствующая общей.

— Султану, — подтвердила она, — на туретчину, или персидскому шаху.

Я опять едва не переспросил, что она имеет в виду, но успел поймать себя за язык и пробормотал под нос:

— Ну да, тогда конечно, если шаху, то и говорить не о чем…

— А ты, случаем, еще не захотел водицы испить? — не слушая, спросила она. — Водица здесь целебная. Тебе старому человеку беречь себя нужно, неровен час, расхвораешься.

— Старому человеку? — как попугай повторил я за рей. — Это, в каком смысле старому?

— Ну, не старому старику, а просто старому, — пояснила она. — Тебе уже, поди, годков двадцать пять сравнялось?

— Двадцать пять, — опять повторил я за ней и замолчал, догадался, что у бедолаги от тяжких испытаний поехала крыша. — Нет, мне уже тридцать…

— Правда? — удивилась она. — А я бы тебе больше двадцати пяти не дала.

— Выходит, для своих дряхлых лет я хорошо сохранился.

— Выходит, — скорбно согласилась женщина.

— Значит, ты не местная. А откуда?

— Я то? Я сама из Калуги. Мой батюшка там воеводой.

— Кем? — опять воскликнул я.

— Воеводой, — не без гордости повторила она.

Мне уже случалось сталкиваться с девушками из знатных семей, и ничего хорошего из этого не получалось. Потому, если все это не бред душевнобольной, то меня могли ожидать очередные неприятности. Однако разговор у нас еще не кончился, и я спросил, намереваясь выяснить правду:

— Как же ты к казакам попала?

— Очень просто, они меня на дороге остановили. Батюшкиных стрельцов поубивали, а меня с мамкой с собой увели.

— И где эта мамка?

— Померла, сердешная. Уже девятый день намедни прошел. Уж я так убивалась…

— Пусть будет ей земля пухом, — сказал я.

Женщина, кивнула, промокнула кончиком платка слезу и перекрестилась.

— Так, выходит, ты уже давно в плену? — продолжил я допрос.

— Давно, казаки, когда с Днепра сюда шли, нас с мамкой и захватили. Сначала хотели у батюшки выкуп требовать, а потом решил в гарем султану продать. Их атаман сказал, что так они больше червонцев получат.