Ювенилия Дюбуа

Гиливеря Николай

— Ты хочешь сказать, что умер очередной дубликат?

— Он не умер. Просто при такой процедуре мне самому пришлось его умерщвлять. Тут много своих тонкостей. А изначальное это тело или дубликат, или дубликат дубликата — я не имею права разглашать. Ты уж прости, но мне за такое башку оторвут. Просто знай, оригинал от дубликата уже невозможно отличить не на одном из этапов проверки. В этой с-е чудес — Слава обвёл свою лабораторию руками, — происходит действительно волшебство. Здесь мы наёбываем природу, аллилуйя! Есть, правда, одно НО…

— Какое же?

— Это неофициальная информация. Говорю сразу, просто моя гипотеза, не более.

— Не томи!

— Полегче… Суть в том, но это только догадка, которую

я клинически не проверял, что клонированные личности (если они были гетеросексуальными, и не важно, женщина это или мужчина) могут приобретать [ЦЕНЗУРА] наклонности. Как мне кажется, это побочный эффект самой технологии. Где-то в недрах искусственно выращенного подсознания возникает ошибка, лёгкий эдакий намёк личности, что он что-то потерял. В контексте самой этой чудесной «реинкарнации» происходит потеря частички себя, хоть и воссоздаём мы всё на сто процентов. Потеря своего маленького «я» не очевидна для клонированного объекта. Сознание ничего такого не улавливает, но маленькая заноза сидит глубоко в подсознании, напоминая о себе. Тем самым мозг самой личности начинает неправильно трактовать это лёгкое недомогание, начиная ложно списывать привязанность (в случае мужчины — мужское начало, в случае женщины — женское) на свои с-е предпочтения. Говоря простым языком: человек пытается восполнить недостающий кусок себя аналогичным биоматериалом, но это невозможно. А ещё есть аномалии внутренних органов в двадцатипятипроцентных случаях, но это мелочи. Заново смастерить человека — не проблема.

— Ага, вот оно, значит, что…

— Это только догадка, не более. Не воспринимай близко к сердцу. Такие вещи тяжело доказать. Человек может иметь наклонности и с детства, тут уж никак это не определить.

— А как же воспоминания?

— Их можно легко изменить. Знаешь, раньше я бы тебе ни за что такое не смог рассказать, но месяц назад у тебя изменился статус на плюс восемь и пять. Очень высокий балл доверия, знаешь ли, значит, теперь в некоторые вещи можно тебя посвятить. Задолго до моего появления началась вся эта движуха. Первые эксперименты там и всё такое. Ты уж прости меня, как только вижу тебя, сразу включается этот простетский жаргон, будто нам снова по лет семнадцать. Так вот, изначально эксперименты начали ставить на людях из тюрем. Первые полсотни точно передохли. Потом выяснилось, что проблема не в передаче информации в новое тело, а в самом записывающем устройстве, но не суть. Когда проблему устранили (переписали знак кодировки), то всё пошло чики-пики, как говорится. Один умник по фамилии Пашкевич умудрился найти во всей этой мути спрятанный скрипт для возможности залазить в хранилище памяти, а там, пользуясь аналогичными записями… как бы тебе проще объяснить? Вот когда ещё всё только начиналось, людям надевали шлем такой с датчиками, заставляли их думать разные слова и фиксировали результаты мозговых волн. Так вот, все эти результаты стали алфавитом, с помощью которого Пашкевич научился находить отдельные мысли! А ещё потом другой хрен научился добавлять абсолютно новые мысли. У волн же нет голоса там и всё такое, только чистая информация, не более. А голос к воспоминаниям добавит собственный мозг. Он у нас очень эгоистичный, будет говорить только своим тембром. Я только хочу сказать, обработать человека ничего не стоит. Иногда приходится конкретно все так перешить по заказу, но это уже скрытая информация. Единственное могу сказать тебе точно: информационные коды В-я не имеет права менять никто. С этим строго, да и смысла нет.

— Понятно… И когда можно будет навестить?

— Навещать ты его не здесь будешь. Придётся ехать в отдельный пансионат для «воскресших».

— И такой есть?

— Да. Начальству скажу, адресок тебе скинут. Ну, или доставят, как уж решат. Это не в моей компетенции. А по поводу «когда?» уже скоро, я же сказал. Вот если бы тело нужно было выращивать,

то понадобилось от полугода плюс-минус, а так дело за малым. Тебя уведомят.

— Понятно. Ладно, спасибо Слав. Прости, что отнял столько времени. Пойду восвояси. — Федя тяжело встал со стула и уже протягивал руку для прощального пожатия.

— Да не за что. На старого друга не жалко. Уже скоро мой день рождения, свидимся и по пивку, как обычно!

— Люблю я наши встречи и жду.

— А я-то как! Эти посиделки прямо машина времени. Тебя проводить?

— Не утруждайся, Слав. Дорогу знаю. Ещё раз спасибо.

— Бывай, старичок.

Секретарь вышел из лаборатории. Мысли его перестали роиться. Всё-таки Он будет таким, словно ничего не было…

Женя сидел на лавке в непривычном для себя больничном халате. Конец мая выдался очень уж тёплым, сидеть в четырёх стенах в такой чудесный день просто преступление.

Поодаль, рядом с искусственно выращенной сакурой притаился телохранитель. Его присутствие в целом было лишнее, учитывая повышенную степень охраны самой территории «санатория», но внутренний этикет и правила нельзя нарушать.

Фёдор, как всегда неотразимо одетый в один из своих элегантных костюмов, тихо подошел со стороны второго въезда, консервативно держа свежий выпуск еженедельной газеты.

Евгений заметил секретаря, когда тот с нежной улыбкой уселся рядом, чуть поодаль. Абсманов раскрыл газету на первой попавшейся странице и начал делать вид, что увлечённо вчитывается в какой-то абзац. Тут он обратился к своему соседу как-бы между прочим:

— Я вам не помешаю? Чудесный день, не правда ли?

— Чудесный. — Ответил В-ь, улыбнувшись в ответ. Цвет лица его отдавал бледностью, да и в целом его состояние больше походило на отходняк после гриппа. Это такое чувство, знакомое абсолютно каждому человеку на Земле, когда организм после долгой напряженной борьбы выздоравливает и наступает долгожданное «отмокание» каждой клеточки. — Я тебя наверно здорово напугал.

— …

— Зря я тогда не послушал тебя. Нужно было не тянуть со здоровьем. Врач говорит, обратись я вовремя, не находился бы на грани смерти.

— Благо всё обошлось. Тебе крупно повезло, кровоизлияние произошло не в воздухе. Кто знает, может сейчас мы бы тут не сидели. Я рад, что с тобой всё хорошо.

— Ты ведь знаешь, даже если б не дай б-г что, всегда могут сделать клона, без потери ни одной мысли, но об этом я расскажу тебе чуть позже, когда придёт время.

— Да, да, понимаю. Позже. — До Абсманова дошло, В-ю никто не сказал. В этом, походу, заключалась ещё одна часть процедуры. Секретаря никто не предупредил, но он и сам догадался, стоит держать язык за зубами. — А в целом, как себя чувствуешь?

— Хорошо. — Евгений посмотрел на Федю чистыми глазами, но в них висела некая толика абстрагированной грусти. Тяжело так сразу прочитать самый доступный, но в тоже время, самый замысловатый код человеческого состояния или как раньше выражались: увидеть человеческие струны души.

— Выходные у нас немного не задались, не правда ли? — Как бы в шутку, с лёгкой улыбкой, сказал Федя, меняя общий тон беседы.

— Ещё успеется. Жизнь наша куда дольше и сложнее, Феденька. Сегодня мне обещали выписку. Быстро как-то, но это к лучшему. Нет времени прозябать в этой психушке. Поедем в штабы?

— Я и приехал отвезти тебя.

— Отлично, тогда надо этому бугаю Вите сказать, чтобы собрал мои вещи и вперёд.

— Тут ещё такое дело, предупреждаю заранее. В штабах сидит и-р Японии. — Лицо Евгения помрачнело. — Не волнуйся, тебе нельзя. Ничего конкретно важного он не хочет, скорее даже, наоборот, решил обсудить посторонние вопросы. Насколько я понял со слов нашего переводчика, Харунито хочет дружески поговорить о культуре и о рынке развлечений. Как мне кажется, хочет что-то нам втюхать.