Ювенилия Дюбуа
Шрифт:
Сотканная паутина домов, лабиринт высоты разных стен.
Здесь, на земле могил, толпы ходячих людей.
Дверей, что лазов муравьиных. Незатопляемые законом –
купленные лазы. А через шаг уже купола, и они же
на футболке из стразов.
Что не жидкость — праздник духа, что не слово, то снова
блядь. Очередная гадалка от бога — погадает судьбу
за пятак.
Сумасшедший
вызывает только спазмы. Каждый шаг по этой земле делается
строго с опаской.
Отражение себя
В ванной комнате слышен всплеск воды.
Она, в приоткрытой двери, обнажена:
ждёт, что ты зайдёшь, нарушив
своё главное правило.
Придёшь под капельный звон и
своим глубоким взглядом подавишь её тягу
к истерии.
Что руки сомкнутся замком на талии, и ты её
возьмешь. Она ждёт, когда ею овладеют.
Но ты, всё за приоткрытой дверью, стоишь,
мечтая войти — только смотришь.
И как только вода стихнет — выйдет она,
одетая и заплаканная.
Хлопнет дверью, растворится во тьме, где
за углом возьмёт в рот у первого встречного, а ты –
просто посидишь у окна, поглядишь в пустоту,
не замечая ужаса молчаливого света.
Срыв тормозов
Автобус с круглым окном свободы
начинает диктовать своей тенью-ветру –
разрезать вдоль пространство без следа
конкретного времени.
Вибрация асфальта на последнем сиденье.
Бледный мальчик кустарной посадки.
Словно под тенью взросший, не спавший,
сидит на иголках весь из себя, вот-вот, да
сорвёт тормоза.
Его тень изломана уродством внутренних
стен. Голова обрывается в пространстве окон.
В руке мальчик сжимает пистолет, что
в кармане, не желая знакомить раньше всех
положенного временем срока.
Узкая дорога, резкий угол земли.
Худые ножки продвигаются на выход.
Ещё шаг, три.
На повороте стекло разукрашивается краплаком.
С явным шумом восторга кричат все,
летя в пучину неизвестного, нарушая всю эту скуку
малодушного равновесия.
Вошь
Четыре настроения погоды висят над головой,
что приходят с неба — каждому долой
под крышу своего дома, там этот всё ещё живой.
Избирательность в природе — заделка под эгоизм
дурака Фомы. Пережрали тени мяса, возомнив себя
королями.
И эта маленькая вошь, идущая против, скорее
слишком поздно оценит плоды сезона.
Перед
(когда-то) ненавистное, что
теплотой своих лучей укроет её горькие слёзы.
Крысы — мыши
Небо (житель) — точная копия жителя Земли.
Под псевдонимом святости, при оружии,
спрятанным за спиной, сидит просветленный.
Куда крысёнок ты пополз из норки, за стеной
жилья ты добыча звонкая! Носом своим шевеля,
всё приманиваешь жирного кота. Благо он сыт,
только играть уж больно хочется.
Стой, где стоишь. Присядь. Теперь беги. Ты –
маленькая мышь распроданного мира. Похож
на прирученную дичь — тебя родили для пищи.
Вот, посмотри. Твой сосед — чёрная крыса.
Лапками что-то трясёт, под боком пряча сыр.
Каждый и рад бы поживиться богатством,
но тут нет своих крыш, а под небом жить страшно.
Месть сытого — страшнее мести голодного.
Зажравшимся крысам есть, что терять. Кусок их сыра
для них неподъёмен. Но ты, затворник…
не смей и рядом дышать.
Тайная ночь
Лёгкий шелковый халат (не по погоде) на её плечах
надет.
Как и прежде, она с распущенными волосами ночью
ступает в лес, где фауна теней; где их глаза
становятся фонарными проводниками.
Здесь ветра нет и быть ему не суждено в пространстве,
среди бескрайнего количества столбов:
словно стены — оберегают гостя, держась особняками.
Она ступает гордо, не торопясь, хоть и путь неизвестен
вовсе.
Она вздымает грудь, еле дыша, чтобы зов мерцающих огней
не наслал проклятий.
Поле цветов, освещённое луной, которую обступили деревья
кругом — образуют зрачок голубого цвета. Хитрая игра с их
тенью голосов, и где-то нежно тянется сиренью.
Она скидывает своё одеяние, укрывая им раненую почву. Она
ступает босой ногой по траве, а в ответ её та щекочет,
не причиняя вред.
В самом центре мягкость земли принимает её хрупкое тело.
Изгнание
Ноги привязаны к булыжнику. Человек много нагрешил.
Святые руки скидываются за борт, чтобы кожаный не жил
всплеск
Небо выглядит иначе с обратной стороны, солнце, что