Ювенилия Дюбуа
Шрифт:
Мужчина хотел было набрать номер Михаила, но потом подумал, что слишком рано. А подумав ещё, всё же набрал, проклиная себя всеми бранными словами.
«Я вас слушаю» — раздался чуть измененный голос с того конца провода.
«Михаил, здравствуйте! Мне, признаться неловко, что звоню вам в таком скором времени…»
«Леонид, здравствуйте, любезнейший. Так это приятная неожиданность! Я, признаться, и не надеялся, что вы вообще позвоните!»
«Звоню сообщить вам, что ваш рассказ просто замечательный! Вы уж простите, что таким неотёсанным словцом,
«Стойте, стойте! Ничего не говорите больше, я хочу обсудить с вами это с глазу на глаз, если вы, разумеется, не против».
«Какой против? Я только за. Ваш рассказ мне душу вылечил, так сказать! Ой. Всё, молчу, молчу».
«Где можно с вами пересечься? Раз такое дело, то гуляем! Выбирайте место и время»
«Да без разницы, давайте встретимся у издательства, а там посмотрим».
«Знаете, на проспекте Полярнова всегда происходит одно дерьмо, да и дерьмо тут только и ошивается. Может в центре?»
«Миша, от центра меня тошнит, но и согласиться с вами не могу. Давайте тогда всё же встретимся у издательства, но пойдём в какое-то третье, Н-ное место! Признаюсь, мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя после выпитого, слегка захмелел» — честно признался Лёня.
«Договорились. Я как раз ещё здесь по службе, но об этом потом. Тогда скинете сообщение, что на месте и я выбегу. А трезветь я вам особо не советую, всё равно напьёмся!»
«Вы очень проницательный человек!»
Леонид наспех сходил в душ, приведя себя в условный порядок. Затем неспешно выдвинулся в путь, предвкушая долгую и интересную беседу с новым знакомым.
Время — продукт иллюзорный и коварный. С того дня, как Леонид и Миша встретились в назначенном месте, по дороге собрав все бары, проболтав друг другу уши до полного немого писка — прошел ровно месяц.
Миша оказался переводчиком в том самом издательстве. Платили ему немного, да и особо там никто никого не уважал, зато причастность к книгопечатному бизнесу позволила мужчине иногда светиться в журнале в качестве самостоятельного автора.
Как потом выяснил Леонид, его друг не просто не любил, а буквально ненавидел «титанов» литературы прошлой мысли. Здесь мужчины полностью понимали друг друга, ведь они были сторонниками идеи, что художественный язык должен соответствовать времени, в котором происходит зачатие, но мужчины расходились в теоретическом подходе к решению данной проблемы.
Суббота была обычной. Ненасытный Миша всё [ЦЕНЗУРА], но поэт не сдавался. В промежутках, когда они курили сигареты в мундштуках, снова завязывался разговор о литературе. В общем гомоне перебивающих слов звучали фамилии: Dostoevsky, Rable, Rembo, Lorka, Sorokin, Ryu, Horvat. Несмотря на то, что авторы относились к прошлым векам — Леонид их свято защищал.
Он утверждал, что, хоть и прошло больше столетия, это не отменяло трагизма и поэтичной боли, которую эти гении выливали на страницы. Главным аргументом в их защиту был ещё и факт,
Возникал закономерный вопрос: а почему так вышло? Точного ответа нельзя было получить, ведь о таких вещах непринято говорить с официальными чинами, но Лёне хватало и своих догадок, которыми он делился с Мишей.
В его представлении учёные не смогли клонировать столь величайшие умы, а даже если бы им и удалось повторить всю уникальность их памяти, то с этими людьми не удалось бы договориться. Конечно, может Достоевский и сломался бы, начав брать бабки за откровенную чушь, которую бы писал под заказ дядек, но только с той целью, чтобы попросить клонировать жену и дочь, подарив им всё то, что он не смог при жизни. Печально, но, по мнению Миши, его бы это никак не оправдывало.
В ход пошел «стиральный» порошок. Теперь Леонид [ЦЕНЗУРА].
Искусство слова, любовь, запрещённые вещества. Природный дурман безысходности своей эпохи кидает разум в омут. Сколько должно быть ненависти у личности, что не в силах сказать своего слова? Но сколько из этих слов действительно важны, а какие нужно выбросить? Можно ли действительно вернуть сказанное, а вложенную энергию? Реплика Шарля с его конями, у которых торчат огромные болты, их безумная улыбка смотрит со стены на сросшиеся тени ангелов тошнотворных мыслей.
Калейдоскоп обоев новой квартиры под съём и часть чужих вещей. К слову, как и древний кувшин, куда сбрасывается пепел. Ещё дорожка, ещё дорожка!
Миша подмешивает немного безумства. Он не [ЦЕНЗУРА], чтобы пускать эту дрянь по венам, да и вообще в современном обществе считается моветоном. А вот [ЦЕНЗУРА] можно. [ЦЕНЗУРА] через нос выглядит утончённо, и даже как-то по-светски.
Сейчас никаких разговоров. Только двое быков, сражающихся за право получить [ЦЕНЗУРА]. Дни становятся длиннее.
Вот она, современная литература низов, выбитая из сил непотребством. Когда наступает финиш, то кажется, словно ещё немного и умрёшь, но смерть не наступает. Это тупиковое, но в то же время волшебное чувство свободы и уверенности. У Миши серьёзный голос:
— Я всё решил. — Говорит он, внимательно изучая профиль лучшего друга.
— М?
— Ты понимаешь меня. Я говорю о будущем.
— Миш, ты перепил и [ЦЕНЗУРА]. Какое будущее?
— А ты вот так просто свесишь свои лапы?
— Вполне, я уже давно готов сдаться.
— Бедный мой, дорогой друг… Как же тебя покалечили…
— Тебя, хочешь сказать, пощадили?
— Нет, но мне ещё не отрубили надежду. А знаешь, где она спряталась?
— Могу только догадываться.
— Она спряталась в идее о возмездии. — Решительно, с загадочной нотой произнёс Миша.
— Слушай, тебя понемногу печатают, уже неплохо, получай удовольствие от этих…
— Удовольствие?! От чего же мне его получать?! Как ты не поймешь, проблема не в том, что наши мечты о высоком были похоронены. Ведь речь о целом континенте! О юных умах, которые растут на всяком говне! Они ведь не развиваются.