Южный узел
Шрифт:
— Сделаем вылазку в проломы, — отозвался Воронцов. — Но несерьёзную. Для вида. Чтобы напугать турок. И показать: конец близок. Тогда они легче пойдут на переговоры о сдаче крепости.
Государь похмыкал.
— А с чего вы взяли, что они вообще намерены сдавать крепость?
Тут Михаил Семёнович самым невинным голосом сообщил, что переговоры уже начаты им и командиром албанского гарнизона Юсуф-пашой. Император как стоял, так и сел. Подобного самоуправства у себя под рукой он не встречал и терпеть не собирался. Однако…
— В гарнизоне нет единства. Жители — болгарские христиане — на нашей стороне, — продолжил Михаил Семёнович. — Командуют сразу два паши. Один — комендант города Юсуф, родом албанец. Ему подчиняется албанская конница. Вы её сегодня видели в деле. Весьма боеспособна. Но воевать за турок не хочет. Сами турки подчиняются Капудан-паше Омеру. Он непреклонен. Но не имеет влияния вне цитадели. В такой мутной водице грех рыбу не ловить…
— И давно вы в сношениях с Юсуф-пашой? — Император медлил растоптать командующего в назидание потомкам.
— Как приехал под стены крепости, — с явным удивлением отозвался Воронцов. — Простите, ваше величество, но так всегда делают во время осады. Находят в неприятельском стане слабое звено и начинают ползучий обмен любезностями. Посулы, уверения, подкуп. А военная часть осады своим чередом. Так и Кутузов делал, когда я у него служил…
Никс тяжело вздохнул. Ничего-то мы не умеем! Слава богу, нарвались на одного знающего человека.
— При мне всё идёт плохо, — сообщил он Бенкендорфу. — По каждому поводу командиры бегают докладываться. Личная инициатива скована. Как бы мне ни хотелось побыть под вашей командой военным инженером, — снова обернулся государь к Воронцову, — но у вас без меня прекрасный военный инженер. И это теперь не моё место.
Генералы переглянулись, едва скрывая облегчение.
— Как вы полагаете, Михаил Семёнович, если я съезжу на пару дней в Одессу к семье, я ничего не пропущу?
Воронцов плыл, рассекая руками тёплую ночную воду. Она невесомым покрывалом окутывала его. Дома под Одессой воздух холодней воды. Не хочешь, а задрожишь. Здесь молоко в молоке. Ну, чуть освежает. Можно выбраться и, не вытираясь, ещё хоть час сидеть на берегу.
Впрочем, у него часа нет. Сто гребков туда, сто обратно. Всё, на что можно потратить время. Вспомнил, как плавали с женой на хуторе Рено. В июле вода светится. Но стоит ли сравнивать наши жидкие, зеленоватые огоньки со здешним заревом? Каждое движение отзывается мириадами звёздочек, а если глянуть в глубину, там просто горит.
Граф спускался на берег каждый вечер по крутой тропинке. Впереди с фонарём шёл слуга, в обязанности которого входило нести полотенце, похожее на парус, и лёгкие туфли, потому что его светлость терпеть не мог наступать на песок босыми ногами. Особенно после воды.
Сейчас слуга, сгорбившись, сидел у кромки прибоя. Рядом с ним на песке горел огонёк. Воронцов
Он был саженях в тридцати от берега, когда ему почудилось движение теней. Без звуков. Даже без особого колыхания воздуха. Фонарь оставался на месте. И это обмануло графа. Михаил Семёнович вышел, вытряхивая воду из уха и удивляясь на нерасторопность слуги, — туфли следовало подать, пока ноги ещё в воде. Заснул, наверное.
Ещё мгновение, граф наклонился над сидящей на песке фигурой, та качнулась в сторону. Михаил не успел ни отпрыгнуть, ни пригнуться — ему в мокрую грудь упёрлось дуло штуцера.
— З нами, — невидимый убийца хорошо говорил по-русски, но с характерным акцентом.
Воронцов попытался глянуть вокруг, чтобы определить, сколько нападавших. В спину ткнулся другой ствол.
Граф поднял руки. Его учили при любых обстоятельствах сохранять хладнокровие. Мало ли кому он нужен? Турки часто предпочитают странную манеру переговоров. Но его подталкивали к ближайшим зарослям дикой сирени, окаймлявшим бухту. В какой-то момент Михаил всей кожей ощутил: его убьют здесь, сейчас. А значит, нет смысла подчиняться.
Он схватился обеими руками за штуцер переднего незнакомца и, отводя дуло в сторону, дёрнул на себя. Прогремел непроизвольный выстрел. Задний тоже спустил курок, но, паче чаяния, Воронцов не почувствовал боли, обжигающей спину. У него в руках было вырванное оружие, правда уже разряженное. Но враг споткнулся и разлетелся вперёд. Не позволяя ему вскочить, Воронцов ударил убийцу прикладом по голове. Потом обернулся. Задний лежал навзничь. В его груди чернела дыра, но небольшая, так как если бы палили в спину.
За ним на песке стоял криво ухмыляющийся Шурка.
Вспомнил молодость!
— Я знал, что твои ночные ванны добром не кончатся. Ты генерал-губернатор и командующий. Какого хера тебя сюда понесло? — Друг подобрал полотенце и кинул ему. — Закутайся на манер патриция. Часовые уже бегут.
Солдаты посыпались на голову со склона и были готовы в темноте взять собственного командующего под арест — формы на том не было, лица в темноте не разглядеть. Потом кто-то умный предположил, что у господ генералов дуэль.
— Да и дерусь я с голым! — вспылил Бенкендорф. — Несите мёртвых в лагерь. При факелах глянем, кто такие.
Стали поднимать, и тут обнаружилось, что передний нападавший, которого Воронцов огрел по голове, ещё жив. Нет, череп Михаил, конечно, раскроил. Старая школа. Но несчастный ещё стонал и помаргивал веками.
— Положите, — распорядился Бенкендорф. — Поднесите фонарь. Вроде не турок.
Одет умирающий был, как все местные: в широкие штаны, чёрную расшитую жилетку и туфли с загнутыми носами. Оставалось удивляться, как в таких «лыжах» он спустился по тропинке?