«З» - значит злоба
Шрифт:
Я пыталась закрыться, но у меня не получалось. Я чувствовала необъяснимое желание поплакать о чем-нибудь. Обычно так действуют прощания, чувствительные моменты в фильмах, сопровождаемые музыкой и разрывающие вам сердце. Молчание между нами было таким же болезненным.
— Ты уже ужинала?
— Я еще не решила. Я только что была на коктейле у Малеков, — сказала я слабым голосом.
Слова звучали странно, и мне хотелось погладить себя по груди, чтобы успокоиться. Я могла бы справиться с ситуацией, если бы он не вернулся. День был тяжелым, но я бы выжила.
— Хочешь поговорить?
Я помотала головой, не доверяя своему
— Тогда что? Ты решай. Я сделаю все, что ты хочешь.
Я отвела взгляд, раздумывая о пугающем риске интимности, возможности потери, нежной боли, подразумеваемой при любой связи между двумя созданиями — людьми, или животными, какая разница? Во мне всегда сражались между собой инстинкт самосохранения и потребность в любви. Моя осторожность была как стена, которую я построила для собственной безопасности. Но безопасность — это иллюзия, и риск испытывать слишком сильные чувства не хуже, чем риск быть совсем бесчувственной. Я посмотрела на Дица и увидела свою боль, отраженную в его глазах.
Он сказал — Иди сюда, — и сделал жест рукой, приглашая подойти ближе. Я пересекла комнату. Диц прислонился ко мне, как лестница, забытая вором.
Глава 9
Колено Дица было таким распухшим и болезненным, что он не смог подняться оп лестнице, так что мы разложили диван. Я принесла сверху постель. Мы выключили лампу и залезли голые под одеяло, как полярные медведи в пещеру. Мы занимались любовью в пухлом иглу из одеяла, а вокруг уличный свет струился через окно-иллюминатор, как лунный свет на снегу. Долгое время я просто впитывала его запах, волос и кожи, вслепую прокладывая свой путь по всем поверхностям его тела. От его тепла оттаяли мои застывшие члены. Я чувствовала себя как змея, свернувшаяся на солнышке, согретая до глубины после долгой суровой зимы. Я помнила его после наших трех месяцев вместе — его лицо, жалобные звуки, которые он издавал. Что я забыла, это тлеющий огонь, который он разбудил во мне.
В моей юности был короткий период, когда я вела себя безрассудно и была неразборчива в связях. Это были дни, когда казалось, что секс не может иметь последствий, котрые нельзя легко исправить. В теперешнее время нужно быть дурой или самоубийцей, чтобы рисковать случайной связью без долгих разговоров начистоту и справок от докторов.
Что касается меня, то целибат — мое привычное состояние. Мне кажется, что это похоже на жизнь в голодные времена. Без надежды на насыщение чувство голода притупляется и аппетит уменьшается. С Дицем я чувствую, как все мои физические процессы убыстряются, жажда контакта преодолевает мою обычную сдержанность.
Его травма требовала терпения и осторожности, но мы с этим справились. Процесс повлек за собой много смеха и тихой сосредоточенности вперемешку.
В конце концов, в десять часов, я отбросила одеяло, подставляя наши вспотевшие тела арктическому воздуху вокруг.
— Не знаю, как ты, но я умираю с голоду. Если мы не остановимся и не поедим, я до утра не доживу.
Через тридцать минут, приняв душ и одевшись, мы сидели в моей любимой кабинке у Рози.
Они с Вильямом оба работали, он — в баре, она обслуживала столики. Обычно кухня закрывается в десять, и я заметила, что Рози как раз собиралась об этом заявить, когда увидела, что кожа моего лица натерта щетиной Дица. Я прикрыла подбородок ладонью, но слишком поздно. Женщине может быть под семьдесят,
У Рози нет смысла даже пытаться сделать заказ. Вы едите то, что она сочтет подходящим к случаю. В честь возвращения Дица, я отметила, что ее английский значительно улучшился.
Рози припарковалась боком к столу, немножко поерзала, не глядя прямо ни на одного из нас после первого застенчивого взгляда.
— Так. Вот что вы будете есть, и не делай лицо, как всегда — вот такое — когда я говорю.
Она опустила нижнюю губу и выкатила глаза, чтобы показать Дицу мой обычный энтузиазм по поводу ее выбора.
— Я приготовлю корхелилевес, это еще называют суп для опохмелки. Берется пару фунтов кислой капусты, паприка, копченая колбаса и немного сметаны. Усталость как рукой снимет.
Потом я зажарю вам маленькую курочку и подам ее с грибным пудингом — это очень хорошо — и на потом, ореховый торт, но только не кофе. Вам нужно поспать. Сейчас несу вино. Не уходите.
Мы не ушли до полуночи. Мы не спали до часа, свернувшись вместе на узком диване. Я не привыкла спать с кем-то еще, и не могу сказать, что в результате хорошо отдохнула.
Из-за своего колена Диц был вынужден спать на спине с подушкой под левой ногой. Это давало мне две возможности: я могла лежать, прижавшись к нему, с головой на его груди, или лежать на спине, соприкасаясь с ним по длине наших тел.
Я пробовала и то и другое, неустанно ворочаясь, пока проходили часы. Половину времени я ощущала, как металлические детали дивана впиваются мне в спину, но когда я переходила к другой позиции, с головой на груди Дица, я страдала от теплового удара, затекшей руки и оглохшего левого уха. Иногда я чувствовала его дыхание на моей груди, и этот эффект совсем меня довел. Я поймала себя на том, что считаю его вдохи и выдохи. Иногда ритм менялся и появлялась длинная пауза, в течение которой мне казалось, что он сейчас умрет.
Диц спал, как солдат в боевых условиях. Его похрапывание было деликатным, достаточно громким, чтобы держать меня на карауле, но не настолько, чтобы вызвать на себя вражеский огонь.
Наконец я заснула — поразительно — и проснулась в семь, энергичная. Диц приготовил кофе и читал газету, одетый, с влажными волосами, пара очков сидела на его носу. Я наблюдала за ним некоторое время, пока его взгляд не встретился с моим.
— Я не знала, что ты носишь очки.
— Раньше я стеснялся. Я надевал их, когда ты уходила, — ответил он со своей кривой улыбкой.
Я повернулась на бок и подложила руку под щеку.
— Когда мальчики ждут тебя?
— Днем. Я снял комнату в мотеле. Если они захотят остаться на ночь, у меня будет место для них.
— Спорю, что тебе не терпится их увидеть.
— Да, но я немного нервничаю. Я не видел их два года, с тех пор, как уехал в Германию. Я не знаю, о чем с ними говорить.
— О чем ты говоришь со всеми? В основном, о всякой ерунде.
— Даже для ерунды нужна тема. Для них это тоже неловко. Иногда мы просто идем в кино, чтобы было о чем говорить потом. Я не мастер давать родительские советы. После того, как я спрошу их о девушках и об учебе, я замолкаю.