«З» - значит злоба
Шрифт:
Оштукатуренная стена, окружающая усадьбу Малеков, потеряла свой розовый глянец и простиралась теперь как призрачная, тускло-белая полоса. Июнь и июль были традиционно сухими, и ветра с Санта Аны ассоциировались у меня с концом лета — поздний август, ранний сентябрь, когда опасность пожаров была максимальной. Годами январь был дождливым сезоном, две недели дождей, которые, как мы надеялись, выполнят нашу ежегодную квоту. И вот, пожалуйста, сухой ветер шелестит верхушками деревьев. Наклоны и колыхание веток создавали тихую ночную музыку, сопровождавшуюся постукиванием засохших пальмовых листьев. К утру улицы
Калитка беззвучно открылась и появился Гай, с опущенной головой. На нем была темная куртка, кулаки в карманах, как будто он замерз. Я потянулась и отперла дверь с пассажирской стороны. Он скользнул на сиденье и аккуратно закрыл дверцу.
— Эй. Спасибо, что приехала. Я думал, что рехнусь без дружеского лица. Я бы позвонил раньше, но они наблюдали за мной, как ястребы.
— Без проблем. Не знаю, почему бы тебе не сбежать, пока возможно.
— Я сбегу. Завтра. Или, может, послезавтра. Я говорил, у нас сегодня будет собрание, чтобы обсудить некоторые вещи.
— Я думала, вы уже поговорили.
— Ну, поговорили. Говорим. Стоит мне повернуться, у нас еще один разговор.
— Это потому, что ты еще не подчинился.
— Думаю, что так. — Он улыбнулся. Его напряжение было заразительным, и, могу поклясться, что от него пахло алкоголем. Я обнаружила, что скрестила руки и положила ногу на ногу, как будто хотела защититься.
— Я чувствую себя так, как будто у нас интрижка, — сказала я.
— Я тоже. Когда-то я встречался здесь с девушками, в старые дни, когда меня запирали дома.
Я перелезал через стену, и мы занимались сексом на заднем сиденье машины. Опасность придавала остроты. Большинство из них казалось более интересными, чем они были.
— Я знаю, что это не мое дело, но ты пил?
Он повернулся и посмотрел в окно, пожав плечами.
— Выпил пару рюмок вчера вечером, до того, как случилось это дерьмо. Не знаю, что на меня нашло. Не пойми меня неправильно — они поначалу отнеслись ко мне хорошо, но видно было, что они нервничают, и я тоже. Стыдно признаться, но алкоголь помог. Он смягчил нас и облегчил разговор. Сегодня было почти то же самое, кроме того, что у всех было другое настроение. Наступил час коктейлей и эти ребята показали себя.
— Беннет и его мартини.
— Точно. Я понял, что это для меня единственная возможность. Питер бы меня не одобрил, но я не мог ничего сделать. Я чувствую, как скатываюсь на старый путь.
— Что ты думаешь о Кристи?
— Она была мила. Мне она понравилась. Меня удивило, сколько веса набрал Беннет, но Джек кажется таким же, до сих пор сходит с ума от гольфа. И Донован не изменился.
— Что они тебе сказали?
— Ну, мы поговорили о деньгах, о чем же еще? Я имею в виду, тема всплыла. Как сказал Донован, мы не можем это игнорировать. Это как большое темное облако, нависающее над нами. Я думаю, нам всем было неудобно, с самого начала.
— Вы решили что-нибудь?
— Ну, нет. Ничего особенного. Сначала, думаю, им было интересно узнать мою позицию. Теперь, что бы я ни сказал, все сразу набрасываются. По правде, я забыл, какие они.
— Какими они тебе кажутся?
— Сердитыми. В глубине души они разозлены. Я чувствую, как во мне тоже поднимается злость. Все,
— Зачем? Почему не взорваться? Эти трое точно не стесняются.
— Я знаю, но если я сорвусь, будет только хуже. Я пытаюсь доказать им, что я изменился, и обнаруживаю, что испытываю такие же чувства, как раньше. Мне хочется бить лампы, швырять стулья в окно, напиться, или что-то вроде этого.
— Это, должно быть, испытание.
— Я и говорю. Буквально. Все, о чем я могу думать, что это своего рода испытание моей веры.
— Ой, нет. Это может быть испытанием твоего терпения, но не твоей веры в Бога.
Он покачал головой, сложив руки между коленей.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом. Это меня так напрягает, что я могу пукнуть.
Я засмеялась и сменила тему. Мы немного поговорили о чем-то незначительном.
Это сидение в машине напомнило мне свидания в старших классах, где единственной возможностью уединения было оставаться за закрытыми дверями машины какого-нибудь парня. В холодные вечера стекла запотевали, даже если мы только разговаривали. В теплые вечера, как этот, мы сидели с открытыми окнами, настроив приемник на какую-нибудь рок-н-ролльную станцию. Это был Элвис или Битлс, неуклюжие движения и сексуальное напряжение. Я даже сейчас не помню, о чем мы говорили, эти ребята и я. Возможно, ни о чем. Возможно, мы пили ворованное пиво, курили травку и думали о невероятном величии жизни.
— И что еще там происходит? Кроме бесконечных собраний? — спросила я.
Я не могла удержаться, чтобы не вернуться к этой теме, как от расковыривания заусеницы.
Видимо, Гай тоже не мог удержаться, потому что мы оба чувствовали, что будет правильным вернуться к теме снова.
В этот раз он улыбался и его тон казался легче.
— Хорошо было увидеть дом. Я нашел мамины письма и читал их сегодня. Она единственная, о ком я скучал. Остальные ничего не значат.
— Не хочу сказать, что я тебе говорила об этом, но я это предсказывала.
— Я знаю, я знаю. Я думал, что мы сможем сесть, как взрослые, и прояснить старые дела, но этого не случилось. Интересно, это во мне какой-то дефект, потому что, все, что я делаю, оборачивается плохо. Что бы я ни сказал, кажется неправильным, понимаешь? Они смотрят на меня, как будто я говорю на непонятном языке, а потом обмениваются взглядами.
— О, это я знаю. Джек и Беннет все время так делают.
— Это еще ничего, но есть кое-что похуже.
— Что?
— Даже не знаю, как описать. Что-то под поверхностью. Что-то промелькнет, и никто не реагирует, тогда я начинаю сомневаться в своих умственных способностях. Может, я просто дурак, и они тут ни при чем.
— Приведи пример.
— Ну, когда я сказал, что хотел бы дать что-то церкви? Я честно не хочу денег для себя. Серьезно. Но Юбилейная Евангельская церковь спасла мне жизнь, и я хочу чем-то отплатить. По мне, это не кажется неправильным. А ты как думаешь?
— Мне тоже не кажется.
— Я это сказал, и они начали демонстрацию силы. Беннет стал говорить, что это несправедливо. Ты знаешь, как он говорит, немножко напыщенно.
— Наша семья никогда не была религиозной. Папа работал для блага всех нас, а не для выгоды какой-то церкви, о которой он никогда не слышал.