За час до рассвета
Шрифт:
– Хэндэ хох!* - крикнул Алексеев.
_______________
* Руки вверх! (нем.)
Офицер нехотя попятился назад и поднял руки. Охранники, увидев это, бросились было на помощь офицеру, но были тут же смяты ринувшимися на них пленными. Раздались одиночные выстрелы. Охрана была уничтожена. Николай не ожидал такого: почти шестьсот красноармейцев оказалось на свободе. Что делать?
– Братцы! Расходись кто куда!
– крикнул Алексеев.
Пленные на какое-то мгновение застыли в недоумении: "Свобода?" А затем бросились по сторонам.
К Николаю подбежала девушка,
– Спасибо тебе! А теперь убегайте. Сюда могут в любое время нагрянуть эти изверги. Убегайте, милые...
– Как тебя зовут?
– Женя, Женя Кирсанова!
– Так ты тоже уходи отсюда быстрее, Женечка, - посоветовал Николай, с жалостью и благодарностью смотря на ее светлые волосы, на белоснежный кружевной воротничок скромного платья.
– Мы вечером с подругами уйдем в Минск.
– Сейчас вам нужно уходить, сейчас... Будь здорова, Женечка...
И они разошлись. Николай с пятью красноармейцами резко свернули вправо, и через небольшое поле они направились в лес. Двое суток ходили по лесу, искали партизан, на третьи решили зайти в деревню, чтобы раздобыть продуктов. Утром зашли в первую крайнюю хату, застали там старика. Он сидел за большим дубовым столом и ел прямо из чугунка дымящуюся, горячую картошку, рядом стояла огромная миска с капустой.
Неожиданное появление обросших до бровей незнакомцев так подействовало на старика, что он с перепугу залез под стол. Стоявшая у печи старуха от удивления так и застыла с ухватом в руках.
– Вы извините, мы напугали вас, - проговорил Алексеев.
– Мы пленные. Покормите нас, пожалуйста, если можно.
Только после этого старик вылез из-под стола, подслеповатым глазом посмотрел на Николая и сказал:
– Ах, як вы мяне перепугали, дарагенькие! Раненые?
– Да, отец, к сожалению.
– Сядайте, сядайте, сыночки, за стол. Бульбачка есть, слава богу...
Так сладко запахло обжитым домом. Николай первым присел к столу и за разговором с хозяином хаты не заметил, как не осталось ни картошки, ни капусты. Нужно было уходить. В деревню могли в любую минуту ворваться гитлеровцы. Старик на прощание каждому отрезал по большой скибке хлеба, перекрестил всех и сказал:
– С богом, сыночки... Мои тоже, могуть, где-то маются вот так...
– Спасибо, отец, спасибо, - ответил за всех Алексеев.
– А как нам в Шкловские леса попасть?
– Вот за огороды выйдете и прямо лесом туда, к Шклову, и попадете. Верст так будеть с тридцать...
Был полдень. Низко плыли серые, набрякшие тучи. Сильно болела голова, рана давала себя знать. Николай шел впереди, поддерживая раненую руку, горько раздумывая над тем, как несправедливо все устроено на свете: иноземцы напали на Родину, опустошают ее земли, убивают, измываются над людьми. И вот он, простой человек, должен на своих родных просторах прятаться от фашистских пришельцев. Кто их сюда просил? Кому они здесь нужны? Нет, сволочи, пощады вам не будет!..
Алексеев так погрузился в свои мысли, что и не заметил, как они попали на широкую грунтовую дорогу, которая вилась среди дубового леса.
–
– вдруг раздалась немецкая команда, и около группы неожиданно появилось пять гитлеровцев с автоматами.
– Хэндэ хох!
Алексеев, не раз слышавший эту команду, поднял руки. За ним последовали и его товарищи. Николай еще не успел прийти в себя от страшной мысли: снова плен, - как раздалась новая команда:
– Градэ аус!
– И один из гитлеровцев указал автоматом на дорогу.
"Значит, нужно идти", - промелькнуло в голове. И Николай двинулся, понуро опустив голову.
Алексеева с товарищами привели в соседнюю деревню. Там гитлеровцы долго их допрашивали, выясняли: не партизаны ли? А когда убедились, что нет, усадили в машину, привезли в лагерь военнопленных под Могилев и загнали в длинный дощатый барак.
За колючей проволокой
Как-то утром Николай и другие военнопленные стояли у проволочного заграждения, просили еду у женщин, которые ходили с узелками и кого-то высматривали.
– Мамаша, - попросил Алексеев, - дай картошки.
Вдруг одна из женщин посмотрела на него и молча подала ему через ограду прямо в руки полный чугунок еще горячей картошки. Он обхватил этот горшок левой рукой, прижал к груди. Николая со всех сторон обступили пленные. Он и рта не успел открыть, как десятки рук потянулись к чугунку, выхватывая картошку. Он только чувствовал ее аппетитный запах, но не успел взять хотя бы одну.
В мгновение ока чугунок опустел, лишь белела одна картофелина, прилипшая ко дну. Николай хотел было съесть ее, но чья-то костлявая рука потянулась к ней так, что пальцы хрустнули от напряжения. Николай поднял голову и вдруг увидел знакомое лицо.
– Сергей?! Артеменков!..
– Алексеев?.. Николай! Живой! Со мной тут из полка Петр Васильев. Мы здесь уже пятые сутки.
Николай опустил на землю чугунок, левой рукой достал картошку и подал ее Сергею.
– Бери, съешь. Как себя чувствуешь?
– Дела плохи, - вздохнул Сергей.
– Надо как-то деру давать. Иначе нам всем каюк.
Подошел Петр Васильев. Он долго всматривался в лицо Алексеева, узнал, бросился к нему.
– Колька! Живой! Братец ты мой! Я слыхал, что тебя бомбой убило. А ты жив, вот какая радость!
– Он осмотрелся.
– Давайте отойдем вон туда, немного подальше, к бараку, а то сейчас придет душегуб. Есть тут садист один. Каждый день появляется. Выберет пленного и начинает над ним издеваться... заставляет по-пластунски ползти, пока пленный не теряет сознание, а потом избивает резиновой палкой и уходит...
Когда подошли к бараку, Петр сообщил, что собирается бежать из лагеря. Николай обрадованно закивал, но тут же помрачнел и сказал:
– Вы, ребята, совершенно здоровые, так и действуйте. Я вам буду обузой.
Сергей и Петр неодобрительно посмотрели на него.
– Ты за кого нас принимаешь?
– сердито сказал Сергей.
Алексееву стало не по себе. Он понял, что обидел друзей.
– Ладно, ребята, иду с вами. Но нужно прибрать к рукам этого душегуба. Как вы?..
Сергей и Петр согласились. Тут же прикинули, как будут действовать.