За час до рассвета

Колос Иван Андреевич

– Мне терять нечего, - вдруг заговорила старуха.
– День туда, день сюда... Отжила свое. Но я тебе прямо скажу: если бы знала, что пригреваю не своего человека, я бы тогда еще, когда ты у нас лежал без памяти, в жару, вот этими руками тебя придушила бы.
– И она протянула свои костлявые, натруженные руки.
– А теперь иди в свою полицию, или комендатуру, как ее там называют. Но помни, что ежели ты так поступишь, я тебя прокляну, никудышный ты человек!

Возмущение старушки Алексеев принимал как благословение.

Ему хотелось обнять ее, расцеловать. За ее безбоязненность, прямоту, за лютую ненависть к врагу. Было неловко перед пригревшей его старой женщиной, но сказать ей правду он не имел права.

Николай зашел в амбар, вытащил из сена автомат, повесил его на плечо под плащ, прицепил к поясу два запасных диска, вложил в карман гранаты и сунул за пазуху пистолет "ТТ". Проверил, не видно ли все это из-под плаща, вышел во двор и зашагал по хлюпкой весенней грязи к деревне Дворище. Решил сначала повстречаться там со старым своим знакомым Алексеем Стрижевским, у которого он одно время прятался от гитлеровцев. Когда Алексеев поздно вечером буквально ввалился в хату Стрижевских, в горнице была одна хозяйка.. Увидев Николая, она от радости всплеснула руками, подбежала к нему и крепко обняла, приговаривая:

– Жив, Коля, жив! Выздоровел все же?

– Да, выздоровел, спасибо вам!.. А где Алексей Викентьевич?

– Он в сарае дрова колет, придет сейчас.

Через минут десять в хату вошел Алесь Стрижевский. Остановился у порога, пристально вглядываясь в незнакомца.

– Николай?
– удивился он.

– Я, дядя Алесь, я!

– Ну, здорово, солдат! Какими судьбами?

– Да вот иду мимо, решил зайти.

– Ну раздевайся, погрейся.

Алексеев снял плащ. Стрижевский, увидев оружие, ахнул:

– Вот оно что! Значит, снова воюешь?

– Да, дядя Алесь.

– Раны-то зажили?

– Почти.

– Вот молодец!.. Какой автоматик новенький, пистолет, гранаты и дисков вон сколько!

После того как Алексеева накормили и он собрался уходить, Стрижевский внимательно осмотрел его с ног до головы и сказал:

– И ты так вот средь бела дня с оружием? Кругом немцы! Не жалеешь, Коля, себя, не жалеешь. Надо поосторожнее...

– Ничего, дядя Алесь, я уже не однажды встречался с ними.

– Куда же путь держишь?

– Пока на Новый Двор, к Рыбицким, а там будет видно.

– Смотри, сынок, поосторожнее. Пережил столько горя. Если зря погибнешь, обидно будет. Туда вот-вот должны нагрянуть гитлеровцы с полицаями.

Алексеев сразу в Новый Двор не пошел. До вечера просидел в кустах у дороги, ожидая гитлеровцев, но они так и не показались. Тогда вечером он все же рискнул и зашел к Рыбицким, а у них встретился с партизанами-конниками отряда имени Буденного. И уже вместе с ними прибыл на базу партизанского отряда, которым командовал Семен Григорьевич

Ганзенко. Там он сразу рассказал о комсомольцах в Копеевичах, но ему сказали, что надо подождать, за ребятами пойдут позже. Возможно, хотели сначала проверить его самого.

Мины из снарядов

Николая Алексеева вызвали к командиру отряда. Николай и до этого встречался с ним, но еще ни разу не разговаривал. Когда шел в штаб, очень волновался. Переступив порог штабной землянки, неуклюже поднял к голове раненую руку и отрапортовал:

– Товарищ бригадир отряда, боец Алексеев по вашему вызову явился!

Ганзенко, усмехнувшись, сказал:

– Вольно, товарищ Алексеев! Только не "бригадир" отряда, а командир! Присаживайтесь, Николай Григорьевич!

Ганзенко показал рукой на дубовые кругляки, которые служили в землянке стульями. Алексеев, смущенный, сел. Командир начал расспрашивать его: откуда родом, в каких войсках служил, какое имел звание, как попал в плен, как бежал из плена и как жил после побега.

Алексеев рассказал командиру все, как на исповеди.

– Знаешь, Николай Григорьевич, нужно было бы сделать вылазку на железную дорогу, подорвать вражеский эшелон.
– Куда, по-твоему, лучше пойти - под Минск или под Дзержинск?

– Я думаю, товарищ командир, нужно сразу послать подрывников в два пункта. Я лично мог бы пойти под Минск: места те знаю хорошо, постранствовал по ним, как бежал из плена.

– Понимаешь, мы бы послали подрывников сразу по всем направлениям, но... Пойдем-ка со мной.

Они вышли.

– Вот все богатство отряда, - сказал Ганзенко, подводя Алексеева к повозке, где под соломой лежало килограммов двадцать взрывчатки и один артснаряд.
– И все это нужно использовать с наибольшим эффектом.

– Я могу и один пойти взорвать эшелон.

– Одному не положено, - ответил командир.
– Пойдете с группой... Живица! Позвать Захара Бойко!
– крикнул Ганзенко молодому партизану.

– Есть позвать!

Через минут пять к ним подошел грузный партизан в черном полушубке.

– Слушаю, товарищ командир отряда!

– Вот что, Захар. Сегодня же собирайтесь на железку под Минск, поведет вас товарищ Алексеев.
– Знакомься!.. Поведет Алексеев, - повторил Ганзенко, - но старшим будешь ты, Захар.

Алексеев понял командира: задание ответственное, а он еще новичок, да и проверить его, видно, хотят.

На следующий день группа подрывников отправилась в путь. Алексеев ехал верхом на лошади, остальные на повозках. К полночи они добрались до деревни Новый Двор. Николай по старой памяти забежал к Рыбицким. Они сообщили ему, что под вечер в Богатырево прибыло человек двадцать гитлеровцев.

Выяснив обстановку, Николай ночью повел группу в обход, левее Богатырева, через хутор Антонишки.