За час до рассвета

Кривенок Яков Иванович

Опустив письмо на стол, Юрий сквозь зубы процедил:

— Чудовищно!

«А как бы я сам поступил, очутись моя мать в фашистских когтях?» — спросил себя Маслов.

Не так-то просто было ответить на этот вопрос. Для осуждения друга у него тоже не нашлось слов. «Надо было сразу от Максима Максимовича бежать сюда, а не колесить вокруг дома, не терять времени», — укорял себя Маслов. Но, взглянув на дату, стоявшую под письмом, убедился, что Костя покинул подвал за два дня до того,

как состоялась его встреча с Максимом Максимовичем, во время которой Юрий получил задание навестить Костю.

— Вы тоже хороши: в такой беде одного кинули. Друга! — сказала вдова.

— Мы не могли иначе! Конспирация, сами понимаете. Не упрекайте, что мы его бросили. Косте три раза предлагали покинуть Приазовск, — как бы оправдываясь, проговорил Юрий. — Документами обеспечили. Отказался.

— В голбце хозяйство Кости, оно не для посторонних глаз. Теперь я вижу, что ты наш. Можешь посмотреть.

— Как нам распорядиться с Костиным хозяйством?

— Другого мастера присылайте.

— А не боитесь? Вдруг Костя откроется, чем здесь занимался?

— Костя?! Откроется? — искренне поразилась вдова. — Плохо вы его знаете. Не такой он человек! А учить меня молод еще. Присылайте мастера.

— Спасибо, маменька. — Юрий ласково обнял ее за плечи. — Пришлем.

К Максиму Максимовичу он уже опоздал, мастерская была закрыта. Встречу с секретарем подпольного горкома партии пришлось отложить до завтра.

СУД

Николай Лунин поджидал сестру у ее новой квартиры. Расспросив соседей, узнал, что со службы Клавдия является более или менее вовремя. Потом, переодевшись, уходит, а когда возвращается, в доме обычно уже спят, не слышат.

Ждать, к счастью, пришлось недолго. Пряча в поднятый воротник лицо от колючего ветра, слегка пригнувшись, к подъезду подошла Клавдия. «Одна. Мне повезло», — обрадовался Николай.

— Клава, здравствуй, — окликнул ее брат.

Отогнув воротник, Лунина оглянулась:

— А-а, Коля, чего тебе?

— Мать прислала.

— Что ей понадобилось?

— Расхворалась она сильно, а ты не показываешься, тоже мне дочь!

— Нет времени, много работы. Устаю, — отчужденно ответила она.

— Мама просит, чтобы ты ее навестила. — Николай выложил последний козырь. — Ей совсем плохо.

Наморщив лоб, Клавдия неохотно пригласила:

— Зайдем ко мне на минутку.

В квартире сестры он с ненавистью осмотрел ее уютное гнездышко. Клава торопливо натягивала на себя теплые вещи. Вместо туфель обула резиновые сапоги. Потом из буфета достала и сунула брату белый хлеб, кусок сыру, две плитки шоколаду.

— Возьми, маме гостинец.

— О,

богато живешь… Как в мирное время. Мама забыла о существовании таких деликатесов.

— Когда как живу. Вчера отоварилась… Умнее надо быть, вот и не сидели бы голодными, — упрекнула Клава.

— Мама просит ухи, даже во сне ей рыба снится.

— Рыбы не имею, даже где ее достать, не знаю.

— Я позаботился — договорился. По пути к рыбакам завернем. Джемпер свой не пожалел, браконьерам отдал за пару судаков.

— Давай тогда побыстрее, чтобы засветло успеть.

В предвечерние часы на центральной улице города было многолюдно. Особенно часто встречались военные, некоторые офицеры здоровались с Клавдией.

— Скажи, тебе непременно надо идти со мной рядом? — неожиданно спросила Клавдия. — Черт знает что на себя напялил.

Брат приостановился:

— Стыдишься? Если тебе неловко со мной, я пойду впереди, не гордый.

— Так-то будет лучше, — согласилась сестра, — вроде бы дорогу показываешь.

С кульком под мышкой, Николай широкими шагами отошел от Клавдии. На окраине свернул к рыбацкому поселку, по крутой тропинке начал спускаться к морю.

Подошли к дому под черепичной крышей. Во дворе — ни души. Брат завел Клавдию в дровяной сарай.

— Подожди, я рыбака покличу.

Вернулся он с Петром Петровичем.

— Папа, и ты здесь? — поразилась Клава. — Тоже за рыбой?

— За щукой, — не здороваясь, угрюмо ответил отец.

Следом появился Максим Максимович в сопровождении старого рыбака, хозяина дома.

Со вздохом опустившись на ближайшую чурку, Петр Петрович проговорил:

— Присаживайтесь, товарищи, поближе. Садись и ты, Клавдия, да расскажи отцу о своем позоре.

— Позоре! Ты что имеешь в виду? — переспросила она. — Меня позвали к больной маме, белый хлеб и сыр прихватила.

— Гостинцев от тебя не примет. А старуха всерьез занедужила. Ее добрые люди приютили, не то фашисты за тебя, поганку, и ей голову снесут.

Клавдия, как затравленная крыса, зыркнув по сторонам, кинулась к двери. Николай схватил ее за рукав пальто:

— Куда ты? Когда отец говорит, слушать надо.

Он насильно поставил ее в круг сидящих, сказал:

— Вот твое место.

— Папа, что ему от меня надо? — Она попыталась разжалобить отца.

В сарае надолго установилась зловещая тишина. Петр Петрович кряхтел, попробовал скрутить цигарку, но пальцы не слушались, бумага прорвалась, табак рассыпался.

Клавдия с ужасом смотрела на суровые, отчужденные лица, пытаясь поймать взгляд отца, мучительно искала выхода — спастись, выжить!