За чистое небо (Сборник)
Шрифт:
Бой продолжался, и никто - ни свои, ни враги - не знал, что случилось с ним. Должно быть, даже стрелявший по нему фашист решил, что промахнулся. "Томагаук" не горел, не падал. Он только чуть отстал от машины ведущего. Видимо, этим и решил воспользоваться другой гитлеровец. Но когда он рванулся к неприкрытому сзади самолету Покрышева, Федор кинулся наперерез. Изо всех сил надавил он раненой ногой на педаль. От боли потемнело в глазах. Казалось, в ногу воткнули что-то острое и раскаленное. Хотелось отдернуть ее, снять с педали, чтобы хоть на секунду отступила нестерпимая боль.
От одного сознания, что ему удалось защитить командира от удара врага, Федор почувствовал себя лучше. Даже боль в ноге поутихла. Он решительно отогнал возникшую было мысль о выходе из боя. Сразу после ранения он испугался, что станет обузой товарищам, которым придется прикрывать его, вместо того, чтобы бить врага. Теперь же убедился, что может продолжать бой, и решил не докладывать командиру о ранении.
На аэродром Чубуков вернулся вместе со всей группой. И только здесь выяснилось, что самолет его в пробоинах, а самого пилота нужно немедленно отправлять в госпиталь.
Спустя несколько дней Федор, которого теперь никто в полку не называл новичком, прислал письмо командиру. В нем сообщалось, что операция прошла успешно, нога цела и дела пошли на поправку. К письму было приложено заявление в партийную организацию. Чубуков просил принять его в ряды коммунистов.
Дней через десять после этого письма в госпиталь, находившийся недалеко от аэродрома, приехали члены партийного бюро полка. С разрешения врача все они пришли к раненому товарищу. Чубуков был безмерно рад встрече с друзьями, расспрашивал их о боевых делах полка, о своих товарищах.
После дружеской беседы состоялось заседание партийного бюро. Оно проходило здесь же в палате, у койки лейтенанта. Обсуждение просьбы Федора было недолгим: члены партийного бюро единодушно проголосовали за принятие Чубукова в партию.
Раненый летчик приподнялся и обвел товарищей благодарным взглядом. Глаза боевых друзей светились радостью. Они ободряли его и в то же время словно бы ждали от него чего-то. Охватившее Федора чувство признательности за доверие, которое оказали ему товарищи, искало выхода. Сделав усилие и подтянув раненую ногу, он приподнялся повыше и взволнованно сказал:
– Мне бы в полк поскорее... Там дела пойдут. Я и жизни своей не пожалею, но доверие оправдаю!
Должно быть, ему показалось, что говорит он слишком высокопарно, и товарищи могут не поверить его словам. Федор снова обвел всех взглядом и, как бы для большей убедительности, повторил:
– Честное слово, не пожалею!
– Верим!
– за всех ответил Голубев.
– Только главное все-таки не погибнуть, а победить...
Шло время. Нелегкое боевое время. Летать приходилось много. Измотавшись под конец дня, летчики даже в столовую шли нехотя. О развлечениях в такие дни и не думали. Но в избе, приспособленной под общежитие, кто-нибудь нет-нет да и попросит:
– Сыграй, Федя... Так, чтобы за душу взяло!
И вот уже собираются летчики вокруг Федора Чубукова, чтобы послушать
Ведомый комэска оказался незаурядным баянистом, и товарищи все чаше обращались к нему с просьбой "сыграть для настроения". Случалось, баян появлялся и на аэродроме. Летом боевые дни долгие. Наиболее опытные летчики частенько летали до темноты. Но хотя в сумерках летали немногие, с аэродрома до конца полетов никто не уходил. Вот кто-нибудь и попросит Чубукова сыграть. Дескать, музыка поддерживает боевое настроение - даром, что ли, в пехотных и кавалерийских полках духовые оркестры по штату положены. Кто-то скажет о художественной самодеятельности. Кто-то мигом сбегает за баяном. И вот уже звучит музыка, то грустная, то веселая.
Однажды - это было в августе сорок второго - кто-то вот так же позаботился о баяне. Только играть на нем Федору почти не пришлось - было много вылетов. Чубуков сильно устал, к тому же ему подумалось, что все-таки не очень это серьезное дело веселить людей музыкой. Вот и начальник политотдела, вручая ему недавно партийный билет, сказал: "Теперь вы член партии, и партия вправе ждать от вас больших дел". А получается, что в полку он больше всего популярен как баянист. Правда, на его боевом счету кое-что имеется. Но из шести записанных ему побед личная только одна. Размышления Чубукова прервал подошедший к нему лейтенант Федоренко, которого за лихой чуб прозвали "казаком".
– Сыграй что-нибудь для души!
– попросил он.
– Знаешь, надоело мне "растягивать меха", - ответил ему Федор.
– Сыграй, Феденька, очень прошу! Сыграй, не жалей сил! Если устанешь, на задание вместо тебя я могу слетать, - полушутя, полусерьезно принялся уговаривать друга лейтенант.
Федор нахмурился и хотел что-то ответить, но в это время раздалась команда Покрышева:
– Группа, по самолетам! Вылетаем на сопровождение бомбардировщиков.
Чубуков резко встал, бережно поставил баян на скамейку:
– Ладно, казак, сыграть я тебе сыграю, но на задание полечу все-таки сам. Как говорится, дружба дружбой, а табачок врозь, - и побежал к самолету.
И вот он снова в строю истребителей.
До цели шли спокойно. Но когда бомбардировщики стали бомбить позиции врага, в небе появились "мессершмитты". Они вынырнули из облаков, и первый из них, по всей вероятности командир, ринулся на ведущего группы истребителей Покрышева. Фашист, видимо, рассчитывал сбить с первой атаки ведущего, посеять смятение в группе прикрытия, а затем атаковать бомбардировщики.
Но этому плану не суждено было осуществиться. Федор Чубуков, по-прежнему летавший ведомым Покрышева, опередил врага. Попав под его пулеметную очередь, гитлеровский летчик прекратил атаку и, оставив Покрышева в покое, взмыл вверх. Зато другой фашист в это время пошел в атаку на Чубукова. Федор заметил это и, круто развернув самолет, бросился ему навстречу. На какое-то мгновение гитлеровец все же опередил его.
"Томагаук" обдало градом пуль. Однако Федор не отвернул. Он тоже открыл огонь. От пулеметной очереди, выпущенной Чубуковым почти в упор, "мессершмитт" вспыхнул и стал падать.