За далью воин (Артур-полководец - 2)
Шрифт:
Вспоминать о том, как тяжело ему было говорить с матерью Нерила, Бланделл не любил и сделал все, чтобы забыть об этом. Однако воспоминания возвращались к нему не реже чем раз в месяц, во сне.
Сейчас Марк чувствовал себя примерно так же, как тогда. Так же гадко сосало под ложечкой. "Теперь я понимаю, что чувствует врач, когда должен сказать пациенту, что у того СПИД".
– Питер, - проговорил Марк негромко, но решительно.– Мы пытались вытащить тебя, но произошло короткое замыкание. Ты умер, Питер. Твое тело мертво.
Мирддин принял новость на удивление спокойно. Старик-волшебник погладил бороду и медленно-медленно выдохнул. Только прикрыл глаза и зажмурился - одним этим и выдал владевшие им чувства.
– Я мертв, вот как?
– Увы.
Немного помолчав, Мирддин подал голос.
– Это ничего не меняет, Марк. Тебе все равно нужно сделать это. Артус все равно должен погибнуть от руки Медраута. Душу Селли все равно нужно отправить в ее тело, дабы она могла быть арестована.
– И конечно же, - вздохнул Марк, - я сам должен вернуться домой в то же мгновение, иначе она вернется раньше меня и улизнет, и что хуже того, убьет мое тело.
Мирддин улыбнулся.
– Что ж, мой Ромео, ты знаешь, как тут поступить.
Марк вздрогнул.
Убить Артуса - Селли, одно это казалось ему чудовищным, но совершить самоубийство - это в тысячу раз труднее, хотя он знал, что всего-навсего очнется в собственном теле. Он понимал это разумом. "Это, безусловно, в том случае, если я тоже там не умер - как Питер", - подумал он.
– Марк.., твой отец мечтает о том, чтобы в работе над этим проектом ты зарекомендовал себя с наилучшей стороны, чтобы ты сделал имя, верно?
"Отец!" - С какой стати Питеру понадобилось упоминать об отце Марка? Каждые две недели Марк бывал в родительском доме, где получал все радости пребывания в ежовых рукавицах. О да, если бы Марку не удалось стать светилом науки, папочка бы чрезвычайно огорчился.
"Мать - та меня только порола. А отец читал нотации о чести, достоинстве, уважении, послушании начальству".
– Слабость, - пробормотал он, отведя глаза и стараясь не смотреть на Мирддина.– Мой отец презирает слабость, нерешительность, колебания".
– Прими решение, Марк. Быстро прими. И не думай о том, верное оно или нет. Главное, что оно верно сейчас. Ты со мной или против меня, брат?
– Брат?
Мирддин воздел руки к потолку:
– Господь мой, неужто Сыну Вдовы не от кого ждать помощи?
Бланделл уставился в пол. Он то сжимал кулаки, то разжимал. "Отец. Брат. Королева. Отечество. Он знает, какие слова нужны, чтобы уговорить меня".
Наконец он отважился посмотреть Мирддину в глаза.
– Я сделаю это.., для всех вас.., но не для себя самого. Мирддин кивнул.
– Лишь бы сделал.
– К-когда?– "Боже, я не верю! Я - участник заговора с целью убийства!"
– Жди моего приказа. Я сам скажу тебе, когда, Марк. А теперь тебе лучше уйти...
– Постараюсь, - прошептал Марк, когда за ним закрылась дверь.
Глава 40
Корс Кант брел в темноте, впереди - все словно в густом тумане. Он слышал только звук собственных шагов. Луна скрылась за тучами, громада дворца мрачно чернела. Холодные камни тянулись к ногам юноши подобно костям скелетов из могил. Бард понуро шагал между гробниц.
Неожиданно он поскользнулся, чуть не упал. Прямо перед ним встал уродливый острый высокий камень.
Но в то же мгновение чья-то сильная рука обхватила его, остановила, не дав упасть и удариться о камень. Неожиданный спаситель помог Корсу Канту выпрямиться. Юноша стоял, покачиваясь, все еще не вполне придя в себя после жуткой сцены в покоях Ланселота.
– Ты чуть было не сбил меня с ног, пьяный дурень с бараньими мозгами, проворчал король Лири - и оскалился, показав зубы.
– Государь, - промямлил бард и неуклюже, но все же учтиво склонил голову. Все-таки этому эйрскому грубияну не следовало потешаться над бедами Корса Канта, хоть он и был королем Изумрудного острова.
– Шляешься пьяный по ночам невесть где. Чуть башку не раскроил ведь. Я тебе жизнь спас. Теперь можешь что-нибудь сочинить про это. Какие-нибудь вирши.
– Вирши?
Выговор Лири смутил Корса Канта.
– Ну, вирши.., песню. Ты ведь это можешь?
– Благодарю, всенепременно, - отозвался Корс Кант со всем достоинством, на какое только был способен.
Юноша смущенно смотрел на монарха. Лири был не слишком высокого роста и не очень грузен. Он не обладал ни спокойной властностью Артуса, ни царственной осанкой Меровия. Он не был и великим воином вроде Ланселота, не мог похвастаться необычайной ученостью Мирддина и предприимчивостью Кея (поговаривали, будто Лири, будучи верховным друидом Эйра, распорядился отмечать приход весны принесением в жертву беременных быков и петушиных яиц, и не желал отступать от этой традиции даже теперь, когда религия, привнесенная Патриком, распространилась по острову).
И все же что-то было в этом седом, как лунь, старике со злорадной всезнающей ухмылкой, что-то такое, что заставило Корса Канта остаться и все выложить ему.
– Я.., я видел ее.
– Ее? Ты о ком?
– О ней. Я видел ее, Анлодду, мою.., некогда мою возлюбленную.
– Твою кого, парень?
Бард раздраженно хлопнул в ладоши.
– Ну, как ты не понимаешь! Ты ведь был когда-то молод! Мою.., суженую.
Корс Кант почувствовал, как по щекам его бегут слезы. "Господи, прошу тебя, пусть он не увидит моей слабости!"