За Дунаем
Шрифт:
Что мог ответить Бабу? Он не представлял себе турок вне боя, не испытал неволи, поэтому и непонятна ему была мечта Христо избавиться от ига. Вот смерть друзей Христо он принял близко к сердцу, потому что из головы не выходили Созо и Кайтук. Он почему-то, думая о Кайтуке, был уверен, что тот не выдержал обрушившегося на него горя, одиночества и, наверняка, покончил с собой.
— Я тебя спрашиваю, Бабу!
— Я думаю, что турки самые жестокие на земле... Они никому не дают покоя.
— Покоя,
— Да... Но у меня ничего нет. Ты не обижайся на меня, бачо. Разве только свое сердце тебе отдать? А? Но оно мне еще нужно самому. Вот покончим с турками, тогда бери!
— Дай мне твою руку, Ивко,— болгарин встал и крепко стиснул ладонь серба.— Пусть бог даст тебе еще одну жизнь!
Снова шли в гору. Теперь раненого нес Бабу.
2
Кто-то звал с улицы:
— О, Знаур, где ты? Если ты дома, так выйди!
Не отрывая лобастой головы от коротких лап, зарычала собака, и в дымном проеме мазанки появился хозяин дома. Чтобы не удариться головой о косяк, он пригнулся и перешагнул через порог, стесанный топором дубовый брус. Коротким и резким движением тряхнул перед собой мохнатую шапку из овчины и водрузил ее на голову.
Стройные ноги, обтянутые черными сафьяновыми ноговицами, легко несли крепко сбитое тело Знаура, в котором по чуть покатым плечам и упругому шагу угадывалась сила. Когда Знаур поравнялся с волкодавом, тот быстро передернул обрубленными ушами, как бы говоря ему: «Я настороже».
Не останавливаясь, Знаур посмотрел в сторону открытого хлева: быки лениво жевали траву. «Интересно, что нужно от меня Бекмурзе? Можно подумать, он пришел звать меня в гости к своему будущему тестю. А если он попросит волов? Гм! До сих пор не может завести своих. Наверное, надеется на меня. Придется дать ему их на один день. А что делать? Не могу же я отказать своему соседу. Это все равно, что плюнуть в свой колодец. Но это будет в последний раз. А может, Бекмурза догадается и больше не станет просить... Э, лучше бы ему потребовалась моя жизнь».
Остановившись перед воротами, Знаур взялся за деревянную ручку и, чуть замешкав, почесал почему-то переносицу, слегка покашлял в кулак, а потом дернул на себя низкую дощатую калитку и шагнул на улицу. Не поднимая глаз, угрюмо поздоровался:
— Здравствуй, Бекмурза!
— Да будет счастлив твой день! — ответил на приветствие гость и отошел от калитки, давая тем самым понять Знауру, что он не собирается входить в дом.
Он направился к большому плоскому камню, чтобы усесться, да его окликнул Знаур.
— Ты звал меня, а сам уходишь, Бекмурза.
Сосед остановился и, задрав кверху голову, проговорил:
—
Знаур в недоумении пожал плечами. Но поняв, что Бекмурза чем-то взволнован, промолчал и не стал допытываться, что значат его странные недомолвки. Сосед открыл было рот, но в это время из-за угла показалась арба, груженная ивняком. Длинные неочищенные концы его волочились по пыльной дороге. Возница, наклонившись вперед и закинув руки за спину, припадал на левую ногу. Он то и дело забегал вперед, останавливался и, горделиво окидывая взглядом воз, подгонял коня. Ему казалось, что сейчас за ним наблюдают украдкой мужчины и любуются женщины.
— Н-но! Э-э! — кричал возница громко.
Высокие деревянные колеса перекосившейся арбы
скрипели на всю улицу.
— О, Кудаберд, ты, кажется, вырубил весь наш лес,— окликнул возницу Бекмурза.— Клянусь небом, во всей Осетии не сыскать такого жадного, как ты.— И прибавил вполголоса, теперь уже для Знаура: — Этот парень, как мышь: все тащит в свою нору.
Знаур усмехнулся и провел указательным пальцем по коротким усам, которые стал носить в тот год, когда бежал из дому Бабу.
— А, это ты, Бекмурза? Удивительно, как рано ты встал сегодня,— не остался в долгу возница; он стоял на одной ноге, оторвав другую от земли, и улыбался во весь рот.— Ты бы пошел поспать еще. Бог милостив, и если ты хорошо помолишься, то он вспомнит о тебе. А мне спать некогда, надо всюду самому поспеть.
— Да за тобой сам бог не поспеет,— беззлобно засмеялся Знаур.— Ты, наверное, провел всю ночь в лесу? Как только тебя не съели волки? Хотя зачем им кости да сухая буйволиная кожа...
— Эх, пожить бы мне одним вашим днем,— Кудаберд присел на правую ногу, а левую, несгибающуюся в колене, вытянул вперед.
— Ты бы тогда погиб под тяжестью забот,— Бекмурза вонзил острый конец палки в землю.— Правда, тогда бы в ауле стало на одного хромого меньше! — Бекмурза знал, чем обидеть Кудаберда.
— Какая у тебя забота, если ты не хочешь разбогатеть,— Кудаберд сплюнул прямо перед собой, пропуская мимо ушей слова Бекмурзы.— А мне и во сне видится богатство Тулатовых.
— Для кого так стараешься, Кудаберд? Или у тебя в доме растут десять сыновей-джигитов? — Бекмурза сдвинул шапку на затылок, и солнцу открылся высокий лоб, отливающий бронзовым загаром.
Кудаберд вскочил, как ужаленный, и, потрясая кнутом в воздухе, запальчиво крикнул:
— Из Тифлиса привезу красавицу! Черноглазую грузинку...
В ответ на это хромой тут же услышал смех, но, однако, не растерялся.
— За деньги и царица согласится жить в моем доме! А вы так и будете ходить, поглядывая на чужих жен,— Кудаберд лихо подкрутил усы.