За Дунаем
Шрифт:
— Да почему же бог так покарал нас? — причитала мать.— Бедная моя дочь, что-то станет теперь с ней?
«Значит, Фарда и в самом деле повесилась?» — Ханифа приподнялась на локте, и мать, очевидно, заметив ее, заплакала пуще прежнего:
— Ох-хо! Лучше бы ты стала женой хромого Кудаберда. Сколько горя выпало на твою долю!
Свесив ноги с кровати, Ханифа бессознательно пригладила волосы и с ужасом посмотрела на заплаканные лица соседок. Женщины, тихо раскачиваясь, всхлипывали, слушая плакальщицу. Помогли Ханифе встать, и она увидела свекровь: старуха лежала на длинной скамье, неподвижно,
279
и женщина присела. Мать догадалась, что с ней, и, умолкнув, строго еказала:
— Уведите ее в хлев,— и снова продолжала плач.
Ханифа послушно пошла из сакли, но в дверях пошатнулась, упала. Ее вытащили наружу. Женщины в сакле слышали, как она вскрикнула. Но Борхан не переставала оплакивать Фарду. За дверью раздавались голоса, беготня, и в ту минуту, когда Борхан сделала паузу, приоткрылась дверь, и Фаризат прошептала:
— Мальчик!
9
В штабе Скобелева-младшего собрались командиры входящих в отряд частей. Ждали генерала, который должен был появиться с минуты на минуту. Вскоре со двора послышались голоса, распахнулась дверь: в штаб шумно вошел Скобелев. Отвечая на ходу на приветствия офицеров, генерал боосил на походный стол перчатки и оглядел присутствующих. Скобелев был чем-то раздражен.
— Скажите на милость...— он сделал паузу.— Не могут наладить связь с главной квартирой... Его превосходительство Гурко в две недели пересек Дунайскую равнину, перевалил по тропам Балканы и угрожает туркам пленением, а мы что же, господа? А если вас, господин штабс-капитан, послать в дело? Могу ли я положиться на вас?
— Так точно, ваше превосходительство,— ответил без запинки штабс-капитан.
Полковник Тутолмин любовался Скобелевым. Высокий, стройный, худощавый, он держался непринужденно. Еще бы! Состоит в свите его величества. Тутолмин перевел взгляд на Георгиевский крест. Михаил Дмитриевич никогда не расставался с ним.
— Никак нет! — возразил генерал, он слегка картавил.— Прошлой ночью линия до того была испорчена, что на весь следующий день было прекращено телеграфное сообщение. Позор! Доложите командиру военного походного телеграфного парка, что я вами недоволен... Ну, почему происходит так? Извольте держать ответ...
— Большею частью линия повреждается проходящими мимо войсками. Солдаты привязывают к шестам лошадей.
— Ну и что? — Скобелев вертел пуговицу на своем кителе.
— Нижние чины рвут проволоку и берут на свои нужды. Более пуда уже пропало ее, ваше превосходительство!
— Так прикажете мне охранять вашу линию? — Скобелев потянул за пуговицу.
Штабс-капитан испуганно захлопал глазами:
— Никак нет! Я сам... Объявлю в частях... Военное го значения, какое имеет телеграф, нижние чины не понимают. Ваше превосходительство, смею доложить, что нижним чинам будет объявлено, что за умышленную порчу виновный будет подвергаться смертной казни, а наследники лишатся всякого состояния и даже наследственных званий...
— Так оповестите всех, кого надлежит, особенно командиров проходящих частей о том, что вы мне доложили. Ступайте!
Лицо штабс-капитана просветлело. Еще бы,
Генерал расстегнул ворот белого кителя. В другой форме его никогда не видели. И на передовых позициях он появлялся в нем, да на белом коне. За это турки прозвали Скобелева «белым генералом». Конечно, в том было и уважение к военному таланту молодого военачальника.
К нему подошел адъютант-капитан генерального штаба и доложил о новых документах и распоряжениях, полученных за время отсутствия генерала.
— Ну и что там предписывают? — спросил Скобелев, усаживаясь на табурет.
— Его императорское высочество главнокомандующий приказать изволили...— проговорил капитан и прервал доклад.
При упоминании имени Николая Скобелев встал и снова опустился на табурет.
— Так-с! — процедил он.— Читайте, мой капитан.
— Надобно немедленно устроить летучую почту.
Генерал прервал капитана:
— Послушайте, зачем это нам? Мы же подвижной отряд!
— Ваше превосходительство, так это велено кавалерии Рущукского отряда.
— Причем тут мы? — допытывался Скобелев.
— Вы приказали доложить...
— Ну, хорошо... Еще что там у вас?
— Начальник главного штаба разослал копию письма генерал-майора Горлова.
— Послушаем, господа,— обратился он к сопровождающим его командирам.
— В сегодняшнем номере газеты «Дейли телеграф» имеется длинное письмо корреспондента этой газеты при Турецкой армии, проехавшего из Плевны в Орхание в ночь после последней атаки. Он был сопровождаем конвоем из турецких кавказцев, и партия их, всего — считая корреспондента и его слугу,— в б человек три раза прошла через линию наших ведетов без всякого препятствия. Этот беспрепятственный проход совершен был при помощи того обстоятельства, что один из кавказцев говорил по-русски. Лишь только партия этого англичанина подходила к нашему ведету, кавказец этот выезжал вперед и после некоторого разговора получал дозволение ехать далее.
Об этом обстоятельстве, которое считается в Англии новым подтверждением повсеместно распространенного мнения о чрезвычайной небрежности, с которою производится в нашей армии сторожевая служба, я считаю долгом довести до сведения вашего сиятельства с тем, что, может быть, будет признано полезным сообщить нашей кавалерии, находящейся в Турции, об этих уловках турецких кавказцев и о том недоверии, которое должны внушать всякие неизвестные люди, хотя бы они и говорили по-русски. Главнокомандующий приказал сообщить об этом генералу Тотлебену, с предписанием принять решительные меры об устранении подобных случаев».
— Какой каналья этот кавказец,— произнес кто-то тихо, но генерал услышал.
— Совсем непохоже на моих молодцов-кавказцев! Как вы считаете, полковник? — Скобелев посмотрел на Тутолмина.
— Осетины весьма преданы его императорскому величеству!
— Ну и хорошо! Надеюсь, доклад ваш, капитан, окончен...
— Простите, последняя депеша.
— Ну, ну, только не утомляйте уж нас, любезный.
— Условный словарь телеграфистам...
— О, это интересно.