За годом год
Шрифт:
Испуг, вызванный его странным поступком, у Аллы проходил.
— Зачем он тебе, Костя? Охота связываться! — шепнула она, показывая, видимо Зимчуку, нос.
Алешка отстранил ее и более спокойно сказал в трубку:
— Ой ли! Такая помощь тоже не мед. Мне ни нянек, ни надзирателей не нужно. Тем более, если они тебя за преступника считают. А какой я преступник? Я только сам до всего дотронуться хочу. А разве крамола это? Привыкли, чтоб все на вас были похожи. Чтобы ваше слово законом служило. И мне теперь дозволено одно — каяться и оправдываться" А что, если я не умею оправдываться? Если для меня на миру и смерть красна? Понятно
— И не лень тебе? — тихо, но уже более настойчиво попросила Алла, пренебрежительно глядя на телефонный аппарат. — Неужели не осточертело еще? — и нажала на рычаг указательным пальцем.
Алешка не обиделся, устало положил руку на ее плечо и опустил кучерявую голову. Ластясь, Алла взлохматила ему волосы, сняла с плеча его руку и заставила обнять за талию. И эти расчетливые уверенные, немного торопливые движения замутили мысли Алешки, переключили на другое. Он сжал Аллу и почувствовал, как шумит кровь в голове.
— Папа улетел в Москву, — зашептала она, пряча лицо на его груди. — Ты, если хочешь, можешь остаться… До утра…
Когда гости ушли, она проводила его в свою комнату. Принесла графин с коньяком, нарезанный тонкими ломтиками лимон на блюдце. Как-то таинственно и торжественно поставила все это на тумбочку возле кровати и, не погасив ночника, стала раздеваться.
Глава третья
Светланка после сна обычно бывала ласковой. Она садилась на кровати, как только просыпалась, и, протерев глаза, без слов тянулась к отцу или матери — кто стоял ближе. Обняв за шею, прижималась к щеке и замирала, не имея силы сбросить с себя сладкую истому. Целовала она словно нехотя и издалека складывала губы. Но в этом было столько трогательного, что родители уже не могли быть взрослыми.
— Проснулась? — спрашивал Алексей, когда был в хорошем настроении. — Что во сне видела? А?
— Сон, папа.
— Какой, помнишь?
— Зеленый такой, зеленый.
Встав на колени, чтобы было удобнее, Алексей сам начинал одевать дочку и фантазировал:
— Я уж во дворе был, тька! С солнышком разговаривал.
— Ну-у? — веря и не веря, широко раскрывала она глазенки.
— Оно про тебя спрашивало.
Несмотря на ночное посещение Вали, которое взбунтовало его, Алексей все равно чувствовал себя именинником. Полученная им вчера зарплата была рекордной, и он принес ее домой как заслуженный подарок. "Радиолу купим, как раз в магазине есть, — сказал он с независимым видом. — У нас тоже губа не дура. Пусть будет". И, проснувшись, опять заговорил с дочкой о солнышке и даже показал в окно:
— Вон видишь. Давай скорей!
Солнце действительно заглядывало в окно. Его зайчик сверкал на никелированном шарике кровати. Оно дробилось в зеркале, висевшем на стене над тумбочкой, и окрашивало его грань в цвета радуги. На подоконнике, словно в сиянии, цвели огоньки. Утром Зося выносила вазоны из комнаты и поливала. Капли на листьях будто дрожали.
Взяв за руку, Алексей вывел Светланку во двор. Велел умыться из таза, стоявшего на табуретке возле крыльца, и окликнул Пальму. Позванивая цепью, гремя проволокой, овчарка подбежала и уставилась на хозяина агатовыми глазами.
— Ишь ты, морда! — потрепал ее по загривку Алексей. — Гляди, чтоб все было как было. А то дам!
— Дав! Дав! — гавкнула Пальма, льстиво махая хвостом.
— Вот тебе
Позавтракав, они собрались и пошли.
Было приятно смотреть на эту молодую семью — на Зосю в светло-сером платье и беретике, со строгим, красивым лицом и густыми волосами, которые было трудно держать под беретом, на Алексея, который в вышитой рубашке и тщательно отутюженных брюках шагал, как на демонстрации, неся дочку на плече, на Светланку в голубом платьице и с такими же лентами в косичках. И потому, что Светланка была похожа и на мать и на отца, казалось, все они чем-то похожи. А может, и в самом деле люди, долгое время живя вместе, перенимают друг от друга не только привычки, вкусы, характер, но и внешние черты, выражение…
— Семья Урбановичей идет, — сказала Зося, смеясь от наплыва хороших чувств.
— Ты сына давай, тогда "во" будет, — поднял Алексей большой палец. — Да и сама станешь настоящей женам, а не учительницей.
Зося испуганно показала глазами на Светланку.
— А что тут такого?
Вошли в Театральный сквер. Вокруг цвели высокие липы. От них волнами исходил терпкий медовый запах. Алексей снял Светланку с плеча, и они повели ее вдвоем, взяв за руки. Около фонтана с каменным мальчиком и лебедем она заставила остановиться. Розовый мальчик по-детски обнимал своего друга. Приложив ладонь ко лбу, всматриваясь в высокую лазурь, он словно выбирал, куда его другу лететь. А лебедь, хотя и взмахнул крыльями и вытянул шею, еще не знал, полетит он или нет. Высвободив руки, девочка обежала вокруг фонтана и вдруг, пораженная, остановилась.
— Папа, ты?! — воскликнула она, словно нашла то, что от нее прятали: — Ты! Ты! А вон и дед!
Зося уже не один раз приходила в сквер посмотреть на портреты мужа и дяди Сымона. Подолгу стояла перед Доской почета, разглядывая их серьезные, натянутые лица и перечитывая скупые подписи. Заходил сюда и Алексей и, чтобы выглядеть не очень счастливым, поглаживал щеки, подбородок, не давая проступить улыбке. И когда Светланка крикнула: "Папа, ты!", это заставило Алексея заново пережить радость.
— Я, дочушка. Не святые горшки лепят, пойдем, — сказал он и заговорил о другом. — Валю жалко, хоть сама и любит учить других. Таких урвителей, как Алешка, гнать от себя надо, шлендает, шатается. Встречные уже обходить начинают. А недавно снова видел с фифой, которой ничего не жалко.
— Чего ты так зло? — спросила Зося, проверяя, не слушает ли их Светланка. — Ему тоже не сладко, назло козыряет.
— Ты всех, кроме меня, оправдываешь. А я не то что… горло грызть таким охальникам готов. На лихо он живет? Прибытков и тот свою кельму смастерил. Она у него и за молоток и за кельму служит. А Алешка что? Ни себе, ни другим. Вот поработала бы с ним…
Зося знала — подобные разговоры пробуждают в Алексее ревность, он вспоминает прошлое, терзает ее, себя. И она как могла спокойнее сказала:
— Глупенький ты! Знаешь, куда мы идем? — И грудью прильнув к мужу, повисла на его руке. — Пойдем скорей, а то разберут все.
В магазине людей было густо, но больше любопытных, и вскоре продавец поставил на прилавок обтекаемой формы радиоприемник. Алексей сам воткнул штепсель и щелкнул выключателем. Около шкалы с радиостанциями засветился зеленый круглый глазок. В динамике загудело. Алексей повернул ручку настройки. И по мере того как яснел круглый глазок, очищался и усиливался звук в динамике.