За гранью Джихада [СИ]
Шрифт:
— Вас будут ждать. Сегодня вечером. Вот здесь, — он говорит короткими рубленными фразами, словно стреляет. Вытащив из кармана клочок бумаги, рисует план.
— Кто встретит?
— Водитель. Он отвезёт вас на побережье. Машина из частного конвоя. На левом боку нарисован рыжий лис. В шляпе, — немного подумав добавил он.
— Водитель в шляпе или лис? — уточнил я.
— Лис, — после небольшой паузы сказал мужчина. — Нарисованный. В шляпе.
— Хорошо.
— Вам что-нибудь надо?
— А что вы нам можете предложить? — спросил я, решив играть идиота до конца.
— Амуниция, оружие,
— Нет, спасибо. У нас с собой. А девочки есть?
— Спросите у портье, — сухо чеканит мужчина.
— Спасибо. Вы очень любезны.
— В таком случае, господа, не буду вам мешать. Счастливой дороги, — он встал, убрал бумагу в карман и убрался восвояси. Я ждал, что на прощание он щёлкнет каблуками, но не дождался.
— Наш приятель неплохо устроился, — заметил Поль. — У него свои люди в любой дыре. Кстати, ты чего дурака валяешь? Этот мужик решил, что у тебя лёгкая степень дебилизма.
— Мне скушно, бес! — я театрально тяну слова и принимаю скорбный вид.
— То же мне… доктор Фауст.
Всё оставшееся время мы провели в номере. Я лежал на кровати и пялился в потолок. За стеной опять развлекалась какая-то парочка.
— Мне скушно, бес!
Вечером мы были на месте. Водитель довёз нас до небольшой бухты и разбрызгивая колёсами грязь уехал обратно. Мы осмотрелись и держась берега, двинули дальше, на юг. Море было спокойным, но над водой висел туман. Он быстро густел и грозил превратиться в непроницаемую пелену. Через некоторое время пошёл дождь и видимость совсем упала.
Под утро, когда немного рассвело, за нами пришёл катер. Да, тот самый, который доставил нас в Москву. Правда команда уменьшилась на одного человека. Не было одного из тех испаноговорящих парней. Судя по свежим пулевым пробоинам на рубке, спрашивать о его здоровье было жестоко.
Про морскую часть пути рассказывать нечего. Большую её часть мы провели в маленькой рубке, где укрывались от пронизывающего ветра, дождя и солёной воды, ежеминутно захлёстывающей этот маленький катер.
Спустя сутки нас высадили на берег. Осадка у катера небольшая и он сумел подойти к берегу. Ну и побережье в этих местах! Бухта на бухте. Их здесь бесчисленное множество. От небольших, где и рыбачий баркас не развернётся, до огромных, похожих на гавань.
Нас уже ждали. На берегу мигнул зелёный свет фонарика. Нас ждут. Пора выбираться на сушу. Увы, но как мы не старались, — всё равно вылезли на берег мокрые по уши.
— Привет парни, — из темноты выступила тёмная фигура. Это Юрка Лившиц. Он сменил свой щегольский камуфляж на привычную, для этих мест, форму наёмника. Голова повязана зелёной банданой. Брезентовая разгрузка. На лямке, рукоятью вниз, висит нож в кожаных ножнах. Калашников с подствольным гранатомётом и пистолет в набедренной кобуре. Увидев модель пистолета, я невольно усмехнулся. Luger Parabellum P-08. Бьюсь об заклад, что на пистолет древний, как дерьмо мамонта. И совсем не удивлюсь, если найду там клеймо фашисткой Германии. Странный у него вкус на такую экзотику. Помню, в «прошлой» жизни, в Йоханнесбурге, мы как-то столкнулись с…
— Нормально добрались? — спросил он и перебил мои воспоминания.
— Терпимо.
— Как нога? — кивнул Поль.
— Вашими молитвами.
— Ну и прекрасно.
— Надо
41
15 год по летоисчислению Нового мира
Морское побережье, к югу от Амазонки
Комната была маленькой. Просто каморка папы Карло, а не комната. И запах в ней был вполне подходящий. Запах прелой соломы и мужского пота. Крыша, сделанная из тростника, в некоторых местах протекала и неровные, глинобитные стены темнели мокрыми пятнами. Единственное окно, расположенное где-то на уровне живота, пропускало мало света и в комнате стояли вечные сумерки. Грязное стекло было разбито, а треугольную дыру прикрывал кусок фанеры. Наши рюкзаки стояли в сухом углу. Там же расположился и Поль. Он подстелил куртку и неторопливо чистил оружие.
— Погода дрянь, — заметил я и вытащил из рюкзака упаковку с русским сухим пайком. По сравнению с пайком Ордена, демидовские были похоже на человеческую еду, а не собачьи консервы из субпродуктов. Как шутил один парень из Орденского конвоя: «Орденские пайки, — корм для волкодавов». В русском пайке была рисовая каша с мясом, орехи, чёрный шоколад, галеты и вполне приличная тушёнка из говядины. Пайки мы купили в Новой Одессе, у торговца, который ходил по гостиницам и предлагал разную мелочь «для путешественников». В тележке, которую он таскал за собой, был целый ящик таких. Популярный товар. Бьюсь об заклад, что эта партия была предназначена для Русской Армии, но увы, не дошла до назначения. Да, здесь тоже воруют.
— Хорошая погода, — лениво отозвался Нардин.
Пока он чистил оружие, я перекусил и заглянул в соседнюю комнату, где отдыхал Джебраил. Он сидел на толстой кошме и спокойно читал Коран. Не просто читал, а вдумчиво и серьёзно изучал, делая пометки карандашом. Книга была формата «in quarto» — в четверть бумажного листа. Отпечатана на дешёвой бумаге. Их печатают в небольшой типографии, в восточном квартале Джохар-Юрта. Увидев эту мирную картину, я не удержался и хмыкнул.
— Зря хмыкаешь, — заметил Джебраил и отложил книгу в сторону. — Сравнительный анализ вещь очень интересная.
— Поговорим?
— Говори, — кивнул он.
— Ты обещал информацию по исламистам в Виго.
— Вы ведь общались с Насиром и он всё рассказал, — Джебраил непроизвольно дёрнул щекой, но я успел заметить. Заметить и сделать выводы.
— Ты и это знаешь?
— Знаю. Насир вам не соврал. Вы с ним так поработали, что он еле живой.
— Мне плевать на Насира. Жаль, что он ещё не сдох.
— Он тебе нужен?
— Нет, — я покачал головой.
— Отпусти его, — попросил Джебраил. — Кто знает… Мир тесен. Вдруг ещё пригодится?
— Хорошо. Если вернёмся, то я попрошу ребят Демидова. Пусть выпустят эту тварь на свободу. Выбросят где-нибудь в саванне и забудут. Если выживет, так и быть — пусть живёт. Так значит он не врал?
— Нет. Всё, что он тебе рассказал — правда. На исламистов работал ваш «падре» Салман и этот парень… Как его… имя забыл. Скупщик краденого.
— Его зовут Ринго.
— Да, Ринго. Что предпримешь?
— Пристрелю, собаку. Незачем такой твари жить. Он стольких людей продал, что даже у меня волосы встают дыбом.