За гранью Разлома
Шрифт:
— В принципе, я никогда не отрицал того, что люди должны уметь себя защищать, — осторожно возразил Бессмертный, а Мира, шумно втянув воздух носом, выпалила:
— В этом и дело, люди должны уметь защищаться, а не нападать. Нападать — наша работа, потому мы и решили сами разобраться с Кровавыми, разве нет?
Миша растерянно болтал ложкой в супе. Может быть, он не знал, что ответить, а может, не хотел отвечать, но слушать подобные рассуждения от Миры было просто смешно.
— И со многими Кровавыми ты собираешься разобраться? — сухо спросил Макс. — Без колдовства-то?
Мира на миг замерла, шмыгнула носом, а потом резко скрылась за занавеской. Послышался короткий шорох, а потом
— Ты рылась в моих вещах? — уточнил он.
— Я хотела помочь, — злобно отозвалась из-за занавески Мира.
В плаще не осталось прожжённых дыр. Мира обрезала обгорелые края и пришила на их места новые куски ткани. Вернувшиеся на место рукав и часть подола оказались немного светлее, ткань была легче и слегка отражала свет, но плащ выглядел гораздо аккуратнее, чем раньше. Это был жест мира, как и слова благодарности, сказанные спутницей Бессмертного в день защиты поселения, и Макс, совершенно не чувствуя искренности, постарался его принять.
— Спасибо. — Хотелось добавить резкую просьбу больше не копаться в его рюкзаке, но Чтец сдержался. Конфликт с полоумной девушкой был полной глупостью, и с ним было необходимо покончить, тем более если та сама пыталась пойти навстречу.
Из-за занавески не раздалось ни звука, и только Миша тяжело вздохнул, награждая друга укоризненным взглядом. Оставив плащ на своём спальном месте, Макс молча вернулся к столу и принялся за успевший остыть суп.
Когда Мира снова полезла в его вещи и, достав из рюкзака обгорелые останки книги, подняла их над головой с полной высокомерия и насмешки ухмылкой, Макс не выдержал. Он врезал ей по лицу с плеча, и, чувствуя, как под костяшками его руки ломается её нос, испытал ни с чем не сравнимое удовольствие. Раздражение, злость и непонимание, копившиеся в нём всё это время, обрели волю и вырвались наружу, кровь пульсировала в голове частым ритмом, и в этом ритме Макс слышал призыв: убить, убить, убить, убить Миру. Он бил снова и снова, а она слабо трепыхалась, скулила и брызгала кровью. Потом она затихла, испустив последний вздох, а Макс проснулся, чувствуя, как сводит судорогой его руки.
За окном было ещё темно. Зелёная занавеска неподвижно скрывала Миру от его взгляда: она ещё не проснулась, не выбралась наружу, чтобы приготовить завтрак. Максу вдруг захотелось увидеть её. Ударить её. А потом ещё раз, и ещё, и ещё, пока она не умрёт. Медленно и тихо, бросив один внимательный взгляд в сторону мирно похрапывающего на своём месте Мишу, Чтец поднялся на ноги и подошёл к занавеске. Коснулся её пальцами. Взялся рукой за край.
Что-то острое и цепкое больно вцепилось ему в голень, развеивая наваждение; Макс опустил взгляд и увидел широко распахнутые зелёные глаза Ночки. Несколько секунд охотник и домовая смотрели друг на друга. Чтец, не выдержав первым, резко развернулся и, отперев дверь, вышел наружу. Его руки мелко дрожали, терзаемые жаждой крови. Понимая, что должен снять напряжение, Макс отошёл подальше от стоянки и не возвращался назад, пока Миша сам не вышел, чтобы найти его.
Завтрак уже остыл, Мира скрывалась за своей занавеской. Это было к лучшему: Чтец не желал её видеть. Он боялся того, что может сделать, увидев её. Глаза застилали языки пламени, сон свинцовым пластом давил на голову, и Максу снова казалось, будто ночью он вовсе не спал. Днём, когда Мира спустилась, чтобы приготовить обед, Чтец вновь покинул автодом. Он избегал её весь день, но к ночи тяжесть не покинула его голову, наполнив её роем гудящих мыслей. Макс думал о Кровавой Короне и поселении мирных
Казалось, что спрятанный в придорожной роще автодом наполнен звуками даже больше, чем в свете дня. Постанывал разыгравшийся снаружи ветер, где-то наверху скрипела растревоженная им ветка дерева. Вдали пронзительно закричала ночная птица, ветер взвыл сильнее, шуршанием промчавшись по траве, листве кустарников и деревьев. Мир кипел тысячью звуков, но среди них не было одного: Мира не дышала.
Зелёная занавеска была неподвижна, и в этом Максу почудился зловещий знак. Он сел, опустив ноги на пол, и уставился на зелёную ткань, не в силах избавиться от чувства, что с той стороны на него смотрят тоже. Смотрит кто-то, кому уже давно не нужно дышать. Ощущение было настолько ясным, что Чтец вдруг понял, что не может шевельнуться. Липкие щупальца страха сдавили его горло, а с той стороны занавески его сверлил полный ненависти взгляд.
Резкий крик ночной птицы снял оцепенение. Макс вскочил на ноги и, рванув занавеску в сторону, увидел её. Скрючившись в неестественной позе, Мира сидела на краю кровати и, не моргая, смотрела прямо на него. Беспросветно-чёрные зрачки, не отражающие света в темноте ночи, заполнили её глаза целиком, не оставив места белкам. Она склонила голову на бок и медленно подняла вверх руку с крючковатыми пальцами. Мерзко захрустели суставы. Охваченный ужасом, Макс царапнул себя по груди, нащупывая на шее нужную пластинку металла. Вспыхнуло пламя. Огонь охватил тварь, но та не остановилась. Она тянула к нему руки, а он, вдруг обнаружив у себя в руках топор на длинной ручке, принялся наносить удар за ударом, пока не проснулся, охваченный болью сковавшей его тело судороги.
Стремясь растянуть сопротивляющиеся мышцы, Чтец вскочил на ноги. За окном занимался рассвет. Ветер стих, Миша спал, Мира, склонившись, стояла у стола, нарезая сыр. Макс видел её спину, и образ, явившийся ему в кошмаре, с вспыхнул в его голове огненными красками. Он медленно пошёл в её сторону, нащупывая на шее огненную печать. Она поджигает лишь мёртвую плоть. Если Мира жива, с ней ничего не случится.
Она обернулась раньше, чем Макс успел активировать печать. Глаза Миры были обыкновенными, светлыми и тусклыми. Не обращая внимания на нож в её правой руке, Макс схватил запястье левой и сжал, отчаянно выискивая пульс. Мира испуганно отшатнулась.
— Что?..
Сердце девушки билось часто, так, как бьётся сердце любого живого испуганного человека.
— Ничего.
Макс отпустил её и вышел наружу. Ему было плохо. Голова раскалывалась, в ушах гудело, глаза слипались, но мысли о сне вызывали отторжение. Чтец не понимал природу своих кошмаров, не знал, как с ними бороться.
Следующей ночью кошмар повторился, следующей — тоже. Днём, не сдержавшись, он замахнулся на Миру, когда та, возвращаясь из ванной, случайно преградила ему путь. Миша поймал руку школьного друга раньше, чем он успел нанести удар.
— Что с тобой не так? — хмуро спросил он, но Чтец промолчал, не пожелав объяснять.
В ту ночь он решил не спать совсем. Вооружившись фонариком, он продолжил изучение скрывающихся в узорах на стенах печатей. В этот раз ему попалась особенно интересная: он видел такие всего пару раз. Не многие мастера умели заключать собственные воспоминания в колдовские символы. Прочесть содержимое воспоминания по акриловым линиям не представлялось возможным, и Макс, несколько мгновений послушав раскатистых храп Миши, опустил руку и осторожно активировал печать.