За гранью
Шрифт:
Йертруд Моене пару раз поднимала руку, чтобы остановить его, но он продолжал:
— А сейчас еще оказалось, что пропала сестра водителя «вольво», девушка лет двадцати. Она пережила ужасную трагедию дома, где ее избивали и насиловали. Если окажется, что ее брат, который сейчас в розыске, замешан в трафике, то я боюсь, что он имеет отношение и к исчезновению девушки.
— Исчезновению своей сестры?
— Они не родные брат и сестра.
— А тебе не кажется, что это слишком смелое утверждение, Валманн? — Стиснутые губы ясно говорили о том, что она думала о его версии. Версии, которая действительно становилась все менее доказуемой с каждым новым сообщением, которое попадало в это здание бывшей швейной фабрики, ставшее теперь вместилищем Закона
— Ты говоришь, смелое утверждение. Все это жестоко и бесчеловечно… — Он еле сдержался, чтобы не стукнуть кулаком по гладкой поверхности ее стола. — Но к сожалению, это реальность. И я хотел бы…
— Мне докладывали о совсем иной реальности, — прервала его Моене, на этот раз более высоким и не терпящим возражений голосом, как будто хотела любой ценой остановить нескончаемый поток слов. — И эта реальность заключается в том, что большая партия гашиша, — она произнесла это слово так, словно от одного слова можно было стать наркоманом, — переправляется сюда из Нидерландов, и конечный пункт — где-то здесь у нас. Наблюдения говорят о том, что контрабандисты попытаются ввезти наркотики через слабо охраняемые погранпункты в Хедмарке. По обе стороны границы объявлена повышенная готовность, и нас попросили помочь. Я думаю, что ты как нельзя лучше подходишь для этой операции, Валманн, с твоим новым и глубоко прочувствованным видением сути приграничной преступности.
— Я бы предпочел продолжить расследование этих дел в полном объеме, — попробовал протестовать Валманн. — В связи с тем что я только что изложил…
Она не дала ему закончить, и он уже догадывался, что она скажет.
— Я хочу напомнить тебе, что то, о чем ты говоришь, — это дела международной мафии, индустрии с миллиардными прибылями, управляемой из центров, находящихся далеко отсюда на континенте. Все, что мы можем здесь сделать, — это задержать пару девушек, если еще сможем, допросить их и ничего не узнать, потому что они ничего не скажут, а к тому же многие из них находятся здесь вполне законно по туристской визе. Мы не докажем, что совершено какое-то преступление. В нашей стране продажа секса не запрещена… — Она поежилась, как будто ей стало холодно в этой теплой комнате. — А кроме того, ведь не все же иностранные проститутки — жертвы насилия. Многие приезжают сюда добровольно, чтобы за две-три недели получить годовой заработок. Ведь это известные вещи, Валманн.
— Да, но одну из них все-таки убили неделю назад около «Малунгена».
— Этого мы не знаем точно. Мы не знаем, кто эта убитая девушка. Мы поместили ее фотографию во все крупные газеты.
Валманн еще не видел.
— Фотография появилась вчера. Пока никакой реакции.
— И не будет. Она — иностранка, ввезена нелегально. Никто не знает, кто она, а те немногие, что знают, молчат.
— Мы действительно ничего не знаем. Может, это был несчастный случай, просто на нее наехала машина.
— В окончательном отчете о вскрытии говорится, что удар в висок никак не связан с остальными повреждениями на теле. Возможно, этот удар был нанесен после того, как на нее наехала машина.
— «Возможно»…
— Машину разбили специально после того, как она съехала в кювет, я писал об этом в своем отчете, очевидно, для того, чтобы создать видимость более серьезной аварии. Я бы назвал это завуалированным убийством.
— А ты не читал отчета об осмотре ее автомобиля? Зеленого «ауди» с норвежскими номерами? — Она сменила тактику, и ее тон внушал опасения.
— Отчет лежит у меня на столе. Я не успел еще его прочитать.
— А я его видела, — сказала Моене как бы между прочим. Но ее взгляд говорил больше.
— И что там написано?
— Ничего особенного. Обычные личные вещи в бардачке и небольшая сумма денег. — И тут она выпалила: — Машина была совершенно чиста, Валманн. Никакого компромата. Никаких отпечатков пальцев. Она зарегистрирована на некоего Замира. Четыре дня назад кузен владельца подал заявление о том, что ее украли. А сам владелец, очевидно, в командировке.
—
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что Замира Малика нашли мертвым в Омутфорсе в Вэрмланде вчера вечером. Его убили. Ударом в висок. Тебе это о чем-нибудь говорит, фру Моене?
— Только о том, что ты должен связаться с Яном Тимоненом, — ответила она, не теряя самообладания. — Ведь это он организует акцию против контрабанды гашиша. Я не знаю, будет ли он так же как и ты настаивать на том, что надо отдать предпочтение трафику, когда мы на пороге раскрытия дела о наркотиках, где фактически известен весь маршрут. Но спроси у него сам.
42
Арне Ватне проснулся раньше обычного из-за шума автомобилей на шоссе. Он сначала тихо лежал, стараясь не разбудить ее, но лежать на узкой кровати было неудобно, и он тихонько встал.
Она тут же выскочила из-под одеяла.
— I have no coffee. Sorry… [21]
Она накинула на себя бесформенный утренний халат. Ему было все равно. В это утро ему предстояли более важные вещи, нежели созерцание обнаженных женщин.
— We go cafeteria, [22] — сказал он, сел и стал натягивать свою одежду.
21
У меня нет кофе. К сожалению…
22
Мы идем в кафе.
— No, — сказала она. — You go.
— You go too.
— No, no, you go! [23]
Сейчас он впервые увидел ее при дневном свете, и его поразило это испуганное выражение ее лица. Сбоку на щеке еще виднелся синевато-розовый шрам, а под правым глазом полукруг всех цветов радуги — следы от удара.
— What is the matter?
— You go alone. You go quick.
— Why you are scared? [24]
23
— Нет… Ты идешь.
— Ты тоже идешь.
— Нет, нет, ты идешь.
24
— В чем дело?
— Ты идешь один. Уходи быстро.
— Чего ты боишься?
— He come today, — произнесла она, цепляясь пальцами за нитки, торчавшие из рукавов халата. — Не very bad man. Не say he come.
— He come for you? [25]
— Ты уйдешь с ним?
— Да.
— Куда?
— Я не знаю.
Он задавал все эти вопросы, чтобы приглушить собственное беспокойство. Он уже начал понимать, в чем дело. Он читал о проститутках из стран бывшего восточного блока, как их возили повсюду и заставляли работать, и власти всегда опаздывали со своим нерасторопным расследованием. Он не питал никаких иллюзий, что с Алкой должно быть по-другому. Надеялся, что знание ситуации поможет ему сохранить контроль над ней, а также и над самим собой. Но так не получилось. Они не мог сидеть и равнодушно взирать на то, какой беспомощной и несчастной она выглядит в этом тесном, потрепаном фургончике с перекошенными занавесками, разбросанной по полу одеждой, горой посуды в раковине и спертым воздухом, где два человека сначала долго возились в кровати, а потом спали несколько часов, выдыхая алкогольные пары.
25
— Он придет сегодня… Он плохой человек. Он сказал, он придет.
— Он придет за тобой?