За Калинов мост
Шрифт:
Мертвая вода не поможет втянуть воздух сквозь зажатую трахею. Игорь собрал последние силы и хотел наотмашь ударить колдуна по лицу, как вдруг почувствовал, что перед ладонью собирается твердый ком, и надо только немного распрямить пальцы, потянуть воздух к себе, чтобы он превратился в камень, и легко толкнуть вперед.
Маг с воплем откинулся назад и невольно закрыл в кровь разбитое лицо руками. Игорь захрипел, пытаясь протолкнуть в легкие хоть немного воздуха: кадык глубоко ушел в горло, и отчаянная боль мешала вдыхать. Он провел по шее влажным рукавом: ну же, мертвая вода! И метнул в поднимающегося мага еще один стеклянный шар, не позволяя ему встать на ноги. Это
Игорь выпрямился, кашляя и отплевываясь: ноги почти не держали его, и норовили подогнуться, если он опирался на согнутое колено. Он послал в голову мага новый шар из воздуха, тело у его ног конвульсивно дернулось и обмякло.
– Это моя травка... – прохрипел Игорь и упал на колени перед распростертым телом.
Она была спрятана под мантией в сетку из серебряных нитей, и он с удовольствием разодрал тонкие нити дрожащими руками, как будто сорвал с цветка гадкую паутину.
– Моя травка... – шепнул он еще раз, надеясь этими словами закрепить свои права на нее. И в тот миг, когда ее стебель оказался у него в руках и обвился вокруг запястья, тело мага исчезло, словно провалилось сквозь землю. Его просто не стало.
Игорь со стоном опустился на траву, обеими руками прижимая к себе цветок. Его била дрожь, пальцы подергивались, как лапы собаки во сне, и никакое усилие воли не могло заставить его встать. Странное лихорадочное забытье охватило его и стиснуло в объятьях.
Carpe diem [7]
Она уходила от него навсегда. Ее стройная фигурка в длинной белой рубахе, с развивающимися на ветру длинными, густыми черными волосами, становилась меньше и меньше. Нежные бледные босые пяточки ступали по колючей стерне, и холодные тонкие руки висели как плети. И не было смысла просить ее оглянуться: он никогда больше не увидит Ее лица. Она никогда не обернется. Бесконечное скошенное поле скукожилось, смялось, почернело, подобно листу бумаги, попавшему в костер. Он никогда не возьмет ее за руку и не приведет обратно. И смех Ее не рассыплется по полю звоном колокольчиков, и румянец не тронет ее бледных щек, и сила жизни останется дремать в полумгле, которую не озарит Ее чистое свечение.
7
наслаждайся моментом
Он убил Ее и не смог исправить непоправимого. Он четверть века шел к Ней, а когда дошел, Она оказалась совсем не той, кого он вспоминал все эти годы. И сам он оказался совсем не тем, за кого себя принимал.
Выжженная чернота окружала его со всех сторон, могущество покинуло его, но краски не вернулись в его сердце: он потерял последнюю страсть, которая им двигала.
Черное поле лежало вокруг, выжженная земля... И обгорелый Калинов мост поникшей веткой свисал над черным руслом сгоревшей реки. Вот какой мир ему достался... Что ж, наверное именно так выглядит самая его сущность – выжженная земля. И ветер носит над ней черный пепел мертвых трав. Если что-то и может шевельнуться в этом мире, то только по воле ветра: даже река умерла, выгорела дотла, и обнаженное ее дно покрыто сажей, и оплавленный кисельный берег застыл и потрескался, как огромная головешка. Углерод – основа жизни – сам по себе ничего не рождает. Сам по себе он всего лишь прах, к которому все возвращается.
Он поднялся и шагнул к мертвой реке, лишенной мертвой воды. Обгоревший
Черная жирная пыль прилипала к босым ступням, ветер ноющей поземкой скользил по пустому руслу, поднимал сажу в воздух и свивал ее нестойкими спиралями. Маленькие смерчи змеились под ногами, и беспомощно опадали, стоило порыву ветра чуть ослабнуть. Там, где прежде стеной стоял высокий лес, из земли торчали обугленные колья бывших стволов. Он поднялся по крутому берегу наверх, к подножью сгоревшего леса, и посмотрел по сторонам.
Пустота и прах, из которого ничего не возродится. Бессмысленная вечность впереди, вечность среди пустоты и праха. Это обещал Будда своим последователям? Ни боль, ни радость его не потревожат, скука не коснется его души, не дотянется тоска. Пресная сытость, сонное удовлетворение. Почему же тогда на самом дне шевелится червь, и точит его изнутри, точит надсадно, муторно? Уничтожить этого – последнего – червя, и наступит обещанный покой и благодать?
Бледный конь, сияющая, но бесплодная Oenothera libertus, и счасливец-Орфей со спасенной Эвридикой...
И зовется этот червь – зависть. Самая бесплодная из страстей. Если ему и осталась какая-то страсть, то самая бесплодная.
Медведь украл у него Oenothera libertus, украл, отобрал, завладел... Медведь всего две недели как узнал о ее существовании, и уже решил, что имеет на нее какие-то права.
Красная мантия на черном фоне выжженной земли полыхнула неживым, непрозрачным пламенем, ветер приподнял ее широкие полы и дохнул в лицо свежестью жизни. Напиться, чтобы больше не чувствовать жажды. Как глупо устроен человек – он не может жить без желаний. Но лишь только долгожданное желание загорается у него в груди, он немедленно спешит от него избавиться.
Игорь. 2 октября, утро
«В руки он ее берет
И на свет из тьмы несет,
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно»
– Медвежонок... Медвежонок, скажи мне только: ты жив?
– Я не знаю... – шепнул Игорь, приоткрывая глаза.
– У тебя что-то болит? Тебе плохо?
– Нет, я просто устал. Правда, просто устал.
– Прости меня... прости, что я не верила... Ты победил его, медвежонок, ты победил, ты слышишь?
Холодная слеза упала ему на лицо.
– Чего ж ты теперь-то плачешь?.. – он улыбнулся краем губ.
– От радости... – Маринка положила руку ему под голову, и провела пальцами по щеке, – мой медвежонок...
– Я сейчас встану... Пока никто нас не видел, надо уезжать.
Игорь сел и огляделся. Зелень травы, и белизна березовых стволов на горизонте уже не радовали глаз. Это чужой мир, чужой, непонятный, пугающий... Он тряхнул головой: все это сон, или на самом деле с ним все это только что произошло? Реальность ускользала.
Перелет-трава, обвившаяся вокруг запястья стеблем, тихо позванивала и переливалась.
– Я не могу больше жить, как во сне, – сказал он Маринке, – поехали отсюда.
– Ты сможешь? – встревожено спросила она.
Игорь пожал плечами и медленно поднялся, пошире расставляя ноги, чтобы не упасть. Сивка, щиплющий травку неподалеку, поднял голову, будто понял, что его сейчас позовут.
– Да, Каурка, нам пора... – кивнул Игорь коню, когда тот подошел поближе, и долго на него взбирался, цепляясь за гриву плохо гнущимися пальцами.