За Калинов мост
Шрифт:
Она сорвалась с места, подхватывая его подмышки, и потянула его тело на берег.
– Уй! – его лицо скривилось.
– Тебе больно?
– Камни... царапаются...
– Это не страшно, не страшно. У меня осталась мертвая вода. Медвежонок, неужели... Неужели? Сейчас, сейчас, еще немножко!
Она выволокла Игоря на берег, сняла с себя шерстяную накидку, которую старуха называла плачеей, и кинулась растирать его грудь. Глаза его были еще закрыты, но он дышал, дышал! Нет, не годится, что его голова лежит на камнях! Маринка развязала пояс, скинула юбку,
Что-то твердое оставило на его теле широкий след, когда она продолжила вытирать его грудь: проклятый жемчуг! Маринка отгрызла три жемчужины, украшающие центр накидки.
– Теплее? Хоть немного теплее?
Да что же она себе думает! Как ему может стать теплее, если он мокрый и голый лежит на холодных камнях! Он простудится! Все не так! Надо под голову положить его свитер, пусть он и в крови, а плечи завернуть в юбку. Брюки не такие грязные, на них только подтеки крови, они почти сухие. Она вытерла его ноги накидкой и попыталась натянуть на них штаны.
– Маринка, – вдруг спросил Игорь, – я что, совсем голый?
– Уже не совсем, – ответила она, вытирая пот со лба, – я сейчас тебя одену.
– Погоди, я сам... Я могу... – он со стоном сел и посмотрел по сторонам.
– Медвежонок... Как... как ты себя чувствуешь? – робко спросила Маринка.
– Еще не знаю... голова болит.
– А спина? Спина не болит?
– Не знаю. Не чувствую, – он поднялся на ноги и натянул штаны, – холодно.
Маринка несмело протянула руку и положила ему на шею:
– Медвежонок, ты жив? Ты правда жив?
– Если честно, я в этом еще не уверен... – он взглянул наверх, долго присматривался, а потом сказал, – жив. Я жив! Я не просто жив, я жив по-настоящему! Там избушка, а не терем, маленькая избушка, а не ее изнанка! Значит, я жив! Этого не может быть...
Она расплакалась, сунув лицо ему подмышку.
Игорь. 2 октября, день
«А Иван-царевич поехал с царевной из золотого царства венчаться; обвенчались и стали жить-поживать, добра наживать.»
Старуха вытащила из пропасти их обоих, вместе, скинув вниз точно такие же качели, какие Игорь делал для Маринки. Маринка всю дорогу пыталась закрыть его глаза своими ладонями, чтобы у него не кружилась голова, а ему вовсе не было страшно, а, наоборот, было очень весело. Какая-то ненормальная радость не отпускала его с тех пор, как он увидел избушку и понял, что случилось чудо, и он не разбился, упав на дно пропасти.
От холода у него все еще стучали зубы, а смешная накидка на плечах вместо свитера его не смущала, а смешила. Маринка плакала, и прижималась к нему, как будто боялась потерять, и он не понимал, почему она плачет, и все время пытался ее развеселить, отчего она плакала еще сильней, и улыбалась сквозь слезы.
Но как только старуха
– Это тоже обряд? Баня после возвращения?
– Никакой это не обряд, это чтобы ты не простыл ненароком, – проворчала старуха, – прах и запах мертвецкий с тебя живая вода смыла. Помолодел-то лет на десять, не меньше!
Игорь бы поверил в то, что она недовольна, если бы не ее сияющие желтые глаза, прячущие улыбку в глубоких морщинах.
– А как Волох оказался на этой стороне? Разве мертвые могут переходить Смородину в обратную сторону?
– Всякое случается, – старуха пожала плечами, – разве мертвые никогда не тревожат живых? Только видно, судьба так сложилась для него и для тебя – ведь если бы он тебя в пропасть не сбросил, мне бы самой пришлось тебя убивать и воскрешать. Это по дороге туда мертвым можно понарошку прикинуться, а чтоб к живым вернуться, воскреснуть надо по-настоящему.
– Значит, я и вправду был мертв? На самом деле?
– Конечно. Ты одежу-то свою видал? С такими ранами не живут. Маринка-то, умница какая! Хоть и разбавленная, а моя кровь! Да и ты молодец, чего греха таить...
А потом была свадьба – красивая, торжественная и скромная, и венки, которые они надели друг на друга, и огромный дуб, вокруг которого старуха обвела их трижды, и кольца на безымянных пальцах, горящие золотом, подобно солнцу. И белые кобылицы, цугом запряженные в быструю колесницу, несли их через нескончаемый лес по широкой тропе, ставшей вдруг похожей на дорогу.
Маринка, с головы которой только перед самым венчанием сняли непрозрачную вышитую накидку, сидела тихо-тихо, и не говорила ни слова – старуха сказала, что мертвым негоже разговаривать с живыми, и велела держать ее за руку через платок. Игорь хотел посмеяться, но Маринка отнеслась к этому очень серьезно, ее все еще не оставляла тревога и страх. И держалась она за его руку судорожно, до боли вцепившись в нее ногтями.
Старуха, оседлав богатырского вороного коня, ехала следом, несмотря на свою кажущуюся немочь.
Лошади выскочили на широкое открытое пространство, залитое осенним солнцем, неожиданно, их копыта звонко зацокали по бетонным плитам, сквозь которые прорастала трава, и остановились возле флагштока и осыпавшейся гипсовой статуи, когда-то изображавшей женщину с веслом. Пансионат «Чайка»! Место, где живут три оборотня, которые хотели сделать Маринку своей сестренкой!
Четыре, а не три волка вышли им навстречу, перевернулись через голову, и приветствовали их поклоном.
– Ты спас нашего брата, Медвежье Ухо, – еще раз поклонился Игорю старший, – если когда-нибудь тебе понадобится помощь – мы всегда к твоим услугам. Наш дом – твой дом.