За красными ставнями
Шрифт:
Альварес бросил на нее только один взгляд, но и этого было достаточно, чтобы заставить Илону Щербацкую замолчать.
— Морин, — заговорил он более громко, — вы не думаете, что мы должны сразу же позвонить полковнику Дюроку и убрать с дороги инспектора Мендосу, покуда он не принес еще большего вреда?
Голова пророка отрицательно качнулась, как будто во сне. Кисточка его зеленой фески, свисающая впереди, также качнулась влево и вправо, словно указывая на Хэммонда и Илону. Догадка Морин оказалась верной.
— Нет, Хуан, — ответила она. —
— Хорошо. — Альварес кивнул. — Как я сказал мистеру Хэммонду, у нас на руках уголовное дело, и мы должны работать. Если вы извините нас…
Но Илона шагнула к нему, звякнув драгоценностями.
— Убрать с дороги моего Хосе? — воскликнула она. — Вы хотите наказать его?
— Черт возьми, мадам, чего еще вы ожидали?
Илона издала испуганный вопль.
— Grand Dieu! [84] — воскликнула она, прижав руку к сердцу. — Хосе! Я предать его! Это ужасно!
Морин Холмс от ярости бросало в жар и в холод. Марк Хэммонд уже встал, положил конверт в карман и посмотрел на часы.
— Пошли, Илона, — устало промолвил он. — Нас ждали к пяти на вечеринке с коктейлями, а сейчас уже без четверти шесть.
— Чепуха, какие коктейли! — с презрением прошипела Илона, топнув ногой. — Я не пойду!
— Думаю, что пойдете, мадам, — заметил Альварес.
84
Великий Боже! (фр.)
При обычных обстоятельствах лягающуюся и визжащую Илону пришлось бы силой волочить к двери — она была не из тех, кто понимает тонкий намек. Но Альварес всего лишь заломил ее правую руку за спину, что было достаточно болезненно, и без всякой суеты проводил ее к двери. Дрожащая от гнева Илона даже пикнуть не посмела, опасаясь, что он усилит давление.
Альварес распахнул дверь с такой силой, что наверху звякнул колокольчик.
— Можете сменить меня? — спросил он, указывая на руку Илоны за спиной.
— Да. — С проворством, удивительным для человека, редко работающего руками, Хэммонд перехватил у Альвареса руку Илоны, не переставая о чем-то думать. — Комендант, — сказал он, — существует только один тип любителя, способный победить Колльера в короткой схватке. Это громила, который может наносить удары не хуже самого Колльера. Пошли, Илона!
Издав восторженный визг при виде портшеза, чьи носильщики терпеливо ждали у витрины, Илона снова пришла в ярость, когда Хэммонд повел ее в сторону Грэнд-Сокко.
— Я графиня Щербацкая! — послышался ее прощальный вопль.
Мрачный Альварес вернулся в магазин, захлопнув дверь под аккомпанемент колокольчика, и направился к зеркальной нише. Казалось, он даже не видит Морин, которая ждала его с видом оскорбленного достоинства.
Вопрос с телефоном был решен. Достопочтенный Хасан эль-Мулик — превратившийся в сэра Генри
Альварес снова повернулся. Его лицо было усталым и изможденным. Он окинул взглядом разгромленный магазин. Месье Рене Топен всегда был славным человеком. Потихоньку достав из кармана еще один английский банкнот, Альварес положил его на расчищенный стол и двинулся дальше.
— Хуан! — резко окликнула Морин.
Альварес, вздрогнув, остановился. Его лицо просветлело.
— Морин! Я думал, вы ушли.
Морин вновь пришлось бороться с волнением.
— Вы хотели, чтобы я ушла?
— Нет!
— Тогда вы знали, что я здесь, не так ли? — Морин помедлила перед главным вопросом. — Скажите, эта ужасная женщина говорила правду?
— О чем именно?
— Ну… что вы общаетесь только с уличными женщинами?
— Ах это! — рассеянно отозвался Альварес. — Да, это правда.
Морин молчала, не понимая саму себя. Согласно всем правилам, ей следовало быть хотя бы немного расстроенной и шокированной. Но она внезапно осознала, что пришла бы в ярость, если бы Хуан Альварес оказывал внимание так называемым «порядочным девушкам».
Однако разговаривать с ним, когда он пребывал в таком настроении, было нелегко. Морин не осмеливалась к нему прикоснуться, словно его одежда была утыкана иголками и бритвенными лезвиями. В мрачном магазине слышалось только бормотание Г. М.
Альварес стоял спиной к вешалке с пахнувшими пылью костюмами, опираясь руками на стол и опустив голову.
— Пожалуйста, послушайте меня! — взмолилась Морин, чувствуя, что внутри у него бушует эмоциональная буря.
— Простите, — пробормотал Альварес. — Я предупреждал вас о моих настроениях. Как я ни стараюсь, но не могу с ними справиться. Я невозможен.
— Нет, — возразила Морин. — Вы просто несчастны. Из-за того, что мир не такой, каким был раньше, и из-за… Почему вы общаетесь с этими женщинами?
Хотя Альварес не поднял головы, она видела, как напряглись его челюстные мышцы. Но его речь даже теперь была слегка педантичной.
— Потому что я не хочу заниматься любовью под фальшивыми предлогами, — ответил он. — Лучше делать это с обычными шлюхами, чем лицемерить с теми, кого это может ранить. — Альварес повернулся к Морин. Теперь буря вырвалась наружу. — Я никогда не любил ни одну женщину, кроме вас! Во всех отношениях, кроме одного, вы способны свести с ума любого мужчину! — Как ни странно, его лицо оставалось мрачным. — Вы щедры — помните, как вы хотели помочь мне, считая меня бедняком? Вы преданная, чему свидетель сэр Генри. Вы умная. Вы романтичная. Но… — Он выпрямился. — Я видел вас раньше, с вашим бледным лицом, вашей стройной шеей, вашими зелеными глазами и черными волосами на витраже собора в Севилье! Я не религиозен, но помню этот витраж. Вы так же холодны и неприступны.