За Кубанью(Роман)
Шрифт:
— Она стриженая, в штанах, сапогах, — шепотом добавила Биба. — И вокруг них вертится Салех.
Среди прибывших кроме бойцов охраны были сотрудники милиции, представитель горской секции облисполкома, невысокий улыбчивый Зачерий и инструктор исполкома Екатерина Сомова — круглолицая, обаятельная даже в солдатском облачении и фуражке. Она с любопытством оглядывала все своими синими глазами. Видимо, впервые попала в аул и чувствовала себя весьма неуверенно.
Салех, первым примчавшийся на площадь, проводил приезжих в управление. Усадив, стал рассказывать
— Меня избрали в президиум, я вел протокол. Алхас как туча надвинулся. Ближе к нему стоял Нух, ему и досталось…
Зачерий переводит все это Сомовой. Она бросает на Салеха сочувственный взгляд, понимает: в тот момент было не до шуток.
— Если б не банда, — добавляет уже по-русски Салех, — мы бы давно переделили землю. А то что получается? Революция совершилась, враг разбит, а земля все еще у прежних хозяев.
Сомова понимающе кивает.
Зачерий назначает время собрания и отдает приказания Магомету.
— А теперь, — снова ввязывается в разговор Салех, — пока милиция будет допрашивать свидетелей убийства Нух а, приглашаю дорогих гостей прогуляться по аулу и заглянуть в мою убогую саклю. Пусть гостья посмотрит, как живет трудовой человек, если он не ленится.
Сомова колеблется: стоит ли до собрания?
— Не забывай, Катя, что ты в ауле, — шепчет ей Зачерий. — Тут все держится на обычаях. Отказаться — значит кровно обидеть человека.
Этого Сомова, разумеется, не знала. Конечно, нужно считаться с местными обычаями. Зачерий прав.
Салех выводит гостей на площадь, становится справа от женщины.
— Таков обычай, — поясняет Зачерий. — Если по улице идут двое, то младший обязан занять место слева. Если же идут трое, порядок меняется: младший становится по правую руку старшего. Это на тот случай, если старшему вздумается дать одному из спутников поручение. Младший уйдет, а оставшимся не нужно будет перестраиваться.
Сомова поражена. У русских ничего подобного нет, ходят как попало.
Но вот и дубовые ворота Салеха. Бесшумно раскрывается калитка. Справа от нее — большой дом, в глубине двора — другой, поменьше, еще дальше — третий. Двор утрамбован, чисто подметен, нигде ни травинки, ни пылинки: Куры кудахчут где-то за плетнем, в отдельном загоне — овцы. Каждый сверчок имеет здесь свой шесток. Это ясно.
— Кебляг! — кланяется Салех у порога, и Зачерий поясняет, что это соответствует русскому «милости просим», «пожалуйста».
На взгляд Сомовой, выросшей в семье екатеринославского каталя, сакля Салеха вовсе не убога: на стенах ковры, старинное оружие, золототканые безделушки. Посреди комнаты — большой стол, покрытый узорной скатертью. Сомова застывает в дверях.
— Это — большая кунацкая, — поясняет Зачерий. — Здесь хозяин принимает самых почетных гостей.
Сомова робко притрагивается к золоченому ободку кинжала, висящего на персидском ковре, ей и в голову не может прийти, что ободок вовсе не золоченый — в сакле у Салеха подделок не держат.
— Не все, наверное, могут иметь такие
— О, конечно, — тотчас же соглашается Зачерий. — Но не подумай, Катя, что дело в зажиточности. Ты ведь читала ленинский труд «Развитие капитализма в России». Адыги, если взять их в общем и целом, — довольно однородная масса, феодальная община. Для настоящего адыга главное в жизни — гостеприимство, взаимопомощь. Если у адыга бедная кунацкая, если он недостойно примет гостя, знай: этот человек ленивый, жадный, забывший об обычаях.
Пока Сомова знакомится с обычаями горцев, хозяин дает распоряжения насчет обеда. И он появляется, как в сказке «Столик, накройся», — впархивает в кунацкую на руках молодой женщины.
— Жена Салеха Чебохан, — представляет ее Зачерий.
Поставив столик, Чебохан неловко пожимает руку Сомовой. При этом она сильно краснеет и бесшумно исчезает.
— А обедать она с нами не будет? — искренне удивляется Сомова.
— Она только что пообедала вместе с детьми, — поясняет Салех. — Разве меня дождешься? После налета банды никого в ревком не затащишь, приходится одному всеми делами заниматься. Должен же кто-то рисковать. Вот поэтому-то вы и находитесь все время на волосок от смерти.
От этих слов Сомовой делается не по себе. Ей действительно приходится рисковать, но тон Салеха пропитан лестью.
— Где вы научились так хорошо говорить по-русски? — интересуется гостья.
— Немножко знаю, — смущенно говорит Салех. — Приходилось ходить в город на заработки. — В подробности вдаваться не следует — стоит ли утруждать гостью малозначительными деталями? А Зачерню и без того известно, как Салеху доставался хлеб — на должности управляющего миллионера Трахова бездельничать не приходилось.
«Пожалуй, подходящая кандидатура на пост председателя, — прикидывает в уме Сомова. — По собственному почину сидит в ревкоме, да и русским неплохо владеет. Где-то батрачил…»
За столом между тем течет спокойный разговор, и все больше об обычаях. На них Зачерий, как говорится, собаку съел. Он не умолкает почти ни на миг. О разных обычаях, один удивительнее другого, слышит от него совсем растерявшаяся Сомова, при этом он успевает отдать должное столу.
— Одним из достоинств нашего народа, — говорит Зачерий, с аппетитом обгладывая баранью ножку, — является аскетизм. Настоящий адыг никогда не станет говорить о еде. Пища в его представлении — предмет низменный.
Никогда в жизни не приходилось Сомовой сидеть за таким обильным столом. Зачерий, замечающий абсолютно все, подает ей чашку с напитком белого цвета:
— Пожалуйста, это бахсма. Попробуйте. Уверяют, что бахсма вкуснее русского кваса.
Сомова выпивает всю чашку: да, бахсму придумали не дураки. А теперь можно уточнить повестку дня собрания.
— Прошлый раз вы не успели выбрать комиссию по перераспределению земли, — вспоминает она. — Значит, поставим также вопрос о выборе комиссии, пусть начинает передел. Это сейчас главное.