За Кубанью(Роман)

Плескачевский Лазарь Юдович

— Ты знаешь, Умар, я — глупый баран, — объявляет Мурат. — Меня надо расстрелять.

— За что? — Умар настораживается: неужели еще один посланец Улагая пожаловал к нему?

— За то, что ворон ловлю…

Умар не торопит, понимает — стряслось что-то нехорошее.

— Человек один служил со мной у Улагай, из нашего аула. Друзьями даже были, да простит меня аллах, вместе к бабам как-то наведались. Перед сдачей в плен его несколько раз в штаб вызывали. Раньше всегда делился со мной, а о чем говорили с ним в штабе, не сказал. Сдались вместе, домой вернулись в один день, в отряд пришли вместе. И я болтал с ним о чем попало. А несколько дней назад, когда проверял посты,

показалось мне, будто метнулась от него тень какая-то. Ночь, сам понимаешь, темно. И решил я попросить твоих юных помощников проверить — показалось мне или нет. Только что видел ребятишек. Не показалось, Умар. Снюхался, гад, с Алхасом. Сообщил наш пароль и сказал, где посты выставлены. И вообще все новости выложил: сколько боеприпасов получили, где пулеметы стоят. Видно, не зря в штаб вызывали.

— Абубачир?

— Он.

— Что делать будем? — насупился Умар. — Просто так его не уберешь, надо застукать при встрече с бандитами.

— Трудно. Они ведь тоже за нами наблюдают.

— Ты вот что, — придумал Умар. — Не посылай его в наружные наряды, все время держи здесь, в казарме.

— Это не все новости, — продолжал Мурат. — Есть у нас в ауле большой друг Ибрагима. Когда белые отступали, Ибрагим завез ему целую фуру барахла. Грабленого, конечно. Он тихо сидит, помалкивает: ни нашим ни вашим. А по дворам шатается. Сегодня и у Халида гость был. Сдается мне, что у него такие же тряпки, какие мы нашли у Салеха, Ибрагим — человек запасливый. А слухи, сам знаешь какие, ждать нельзя, один промах может обойтись большим несчастьем для всего аула.

Умар знал, какие слухи ходят по аулу. Будет где- либо восстание или нет — на этот счет он гадать на собирался, но в случае чего их аулу несдобровать, не зря Алхас шевелится. От него можно отбиться при одном условии: если аул будет единым.

— Подумаем, время еще есть, — решает Умар. — Главное, чтобы он ничего не вывез. Я — в сельсовет, там тоже дела.

Человек пять уже дожидаются председателя, среди них мать покойного Салеха — крепкая, жилистая старуха с угрюмым взглядом. По обычаю, она сочинила поминальную песню о сыне, в которой уверяла, будто Салеха убил злодей Ильяс. Женщины пытались втолковать ей, что ее сына зарубил своей рукой бандитский атаман Алхас, но старуха осталась при своем. Умар вызывает ее первой. Оказывается, в город собралась. Аллах с ней, пусть едет. Вместе с семьей? Пожалуйста. Магомет, сделай ей бумажку. А тебе, Абдул, что? Опять насчет сыновей? Чем может помочь Совет? Ты ведь знаешь — сейчас человека не так легко найти, часть корпуса Султан-Гирея успела смыться в Крым. Вот, говорят, десант будет, может, тогда твои сыновья в плен попадутся. И тебе, Сагид, помочь не могу. Где сейчас плуг достанешь? Сам видишь, аул без кузнеца остался. Хоть кричи, хоть плачь, а покойника не воскресишь Благодари Алхаса.

А вот и желанный гость. С чем он пожаловал?

— Хочу, Умар, повезти в город помидоры, бумажка твоя нужна.

— Замечательное дело, Халид, когда поедешь?

— Думаю в ночь выехать. Может, успею к утру на базар.

— Магомет! Выдай Халиду Пшихожеву бумажку. Только вот что… Ты ведь знаешь, ночью тебя патруль не выпустит, забеги вечером к Мурату, он пропуск скажет.

— Спасибо! — Халид не скрывает радости, на его пухлом, лоснящемся лице добренькая улыбочка. Другой бы давно ушел, а этот чего-то мнется. — Может, купить тебе чего надо?

— А что? — оживляется Умар. На лице его появляется простоватое выражение. — Фунтик соли мне бы пригодился. Знаешь, как без хозяйки… — Он лезет в карман за деньгами.

— Потом, потом, — машет руками Халид. — Еще посчитаемся.

— Верно, —

соглашается Умар. — Привезешь соль, тогда и рассчитаемся — сейчас цены скачут, как блохи.

И еще идут люди, еще, А вот вдова. Кто ей поможет посеяться?

Да, сев. Кажется, это самое главное. Не посеешь сейчас — в будущем году без хлеба будешь. Председатель должен сделать так, чтобы отсеялись все: и бедные, и богатые, и мужики, и вдовы, и даже осиротевшая ребятня — есть и такие семьи в ауле, где самому старшему одиннадцать-двенадцать. Умар уже кое-что придумал, надо комитет бедноты собрать.

Члены комбеда являются без замедления, начинается жаркий спор. Он тянется долго. Наконец все улажено, остается собрать сход, пусть и аульчане пошевелят мозгами. Некоторых попросту предупредить придется: сей, и делу конец! А то болтают: зачем, мол, сеять, все равно в продразверстку отберут… Все не отберут, брехуны, и вам останется. Поменьше бы слушали алхасовскую клевету. До сих пор никто еще не сидел без хлеба, а кое- кому его и девать некуда.

Мысль об Алхасе выводит Умара из равновесия: неужели это бельмо будет у них на глазу всегда?

Полдень. Жара. Люди добрые за стол садятся, а Умар навещает вдов, солдаток, сирот. Заглядывает и к Дарихан. Хотя не вдова она, но, к сожалению, уже и не красноармейка. Навстречу Умару выходят две женщины в черных до пят платьях. Эх, Ильяс, что ты натворил! Умар едва угадывает в одной из них Дарихан. Лицо ее будто огнем опалило, оно почернело, покрылось мелкими морщинками. Из-под платочка выбиваются темно-серые пряди. А ведь месяц назад эту женщину можно было принять за старшую сестру ее дочерей. При деникинцах ходила, гордо вскинув голову, всем смело глядела в глаза: да, Ильяс у красных, пусть будет так, он сам решает, с кем идти. Теперь глаза от людей прячет.

«Что делать? — сокрушается Умар. — Как добраться до тебя, дурака? И дернуло же меня отпустить одного в город!»

Разговор с Дарихан короткий. Никакая помощь ей не нужна, говорит она, все сделаем сами. Разве вот что… Письмо прибыло, по-русски написано, прочитать некому.

М-да, задачка. Умар до полуночи просиживает над «Известиями» и «Красным знаменем», жуя по складам советскую политику. Ладно, попробуем. Только почерк у написавшего уж очень корявый. Начало еще так-сяк, с большими мучениями разобрал: «Кланяюсь тебе, друг черкес, бывший буденновец Ильяс, может, помнишь, пишет ездовой Ермил!»

— Ермил! — вспомнила Дарихан и даже засветилась от радости. — Он привез сюда Ильяса и Максима тогда, весной, потом коней пригнал. Читай, Умар, может, что-то нужно человеку.

Кое-как Умар докапывается до сути: оказывается, Ермилу польским снарядом ногу оторвало, лежит теперь в лазарете в Екатеринодаре, скоро выздоровеет.

Если Ильяс будет в городе, пусть заглянет, посоветоваться необходимо. Ввиду неясности Умар опустил такие выражения, как «едреный лапоть» и «зверь его знает», но общий смысл передал верно.

Дарихан, Биба и девчонки, как и надо было ожидать, разревелись: был бы Ильяс дома…

— Вот что, — решает Умар, — переправлю это письмо Максиму, пусть проведает беднягу. А вместе с письмом продукты отправлю.

Сход долго не удается начать — люди собираются плохо, все знают, о чем разговор пойдет. Одно дело — переделить землю, другое — оказать помощь слабому. Тут больше всего заинтересованы слабые. Кому надо, тот и подождать может. А если гордость не позволяет — обходись сам, без помощи. За предложение комбеда голосуют без спора: конечно, надо войти в положение, у каждого может случиться несчастье. Пусть сельсовет потом сообщит, кто кому помочь должен будет.