За кулисами тайных событий (сборник)
Шрифт:
Оба доносителя — люди, как явствует из документов, малограмотные, показания же их выглядят гладко — написаны под диктовку, но это вершителей правосудия не волнует.
(Будучи допрошенной, виновной в предъявленных ей на этот раз обвинениях признала себя полностью; впоследствии от своих показаний о «шпионской» деятельности и об антисоветской агитации отказалась «т. к. показания эти были даны под угрозой работников милиции и НКВД в М. Ярославце, а также из-за применения методов физического воздействия», но это обстоятельство «высветилось» гораздо позже).
…Решения своей участи на этот раз она ожидает целый год.
В январе 1939 года ее освидетельствовали
Но «враг есть враг». 3 апреля 1939 года постановление Особого совещания при НКВД СССР отправляет ее в Карлаг (Казахстан) сроком на 8 лет.
В лагере сначала находится на общих работах. Затем — художник в клубе Бурминского отделения.
После освобождения, с марта по июнь 1946 года, живет на станции Жарык Карагандинской железной дороги. Существует на жалованье художника-оформителя вокзала.
В июне 1946 года перебирается в Завидово (Калининская область). Работает художником в промкомбинате.
С января 1948 года по конец декабря 1949-го — зав. Бутафорским цехом Щербаковского (Рыбинского) городского театра.
…20 декабря 1949 года ее арестовывают в очередной раз. В вину ей ставят все ту же «антисоветскую деятельность», которую снова никто не удосуживается доказать. Она идет под суд как «повторница». Педагоги от карающего правосудия объясняли это определение так: некоторые несогласные не поняли, не хотят понимать отношения к ним власти, не оценили, как положено, гуманности суда, не перевоспитались — а потому, значит, не досидели положенного.
3 июня 1950 года Анна Васильевна отправляется в Красноярский край «как социально опасная личность по связям с контрреволюционным элементом». (Лень даже «осовременить» формулировки). 8 октября ее этапируют к месту ссылки-поселения в Енисейский район Красноярского края.
8 марта 1957 года президиум Ярославского областного суда (именно в Ярославской области ее арестовали в последний раз), рассмотрев в своем заседании дело по протесту заместителя Генерального прокурора СССР на постановление Особого совещания при МГБ СССР от 3 июня 1950 г. в отношении Книпер-Тимиревой, установил: «… по своей прошлой судимости в 1935-1939 гг. она сроки наказания отбыла полностью и никаких антисоветских проявлений за ней не установлено». Президиум суда постановил: дело прекратить за отсутствием состава преступления.
ЗАЯВЛЕНИЯ О РЕАБИЛИТАЦИИ она писала, начиная с 1934 года. Ходатайства регулярно отклонялись.
Одна из попыток — уже упоминавшееся выше обращение к Маленкову. Оно стоит того, чтобы воспроизвести его здесь целиком. Этот документ — красноречивый слепок с эпохи. В нем — характер, который не смогли сломить десятилетия унижений.
«Председателю Совета Министров СССР
т. Георгию Максимилиановичу Маленкову
гр. Книпер-Тимиревой Анны Васильевны
г. Енисейск, ул. Иоффе, 13
г. р. 1893
З а я в л е н и е
Глубокоуважаемый Георгий Максимилианович!
Обращаюсь прямо к Вам и убедительно прошу промежуточные инстнации вручить Вам это заявление.
Думаю, что 34 года всевозможных репрессий дают мне на это некоторое право.
Я
15-го января 1920 года в Иркутске я была арестована в поезде адмирала Колчак и вместе с ним. Мне было тогда 26 лет, я любила его и была с ним близка и не могла оставить его в последние дни его жизни. Вот, в сущности, и все. Я никогда не была политической фигурой и ко мне лично никаких обвинений не предъявлялось.
В том же году по октябрьской амнистии меня освободили.
Познакомилась я с адмиралом Колчак в 1915 году как с товарищем моего первого мужа Тимирева, с которым разошлась в 18 году. Я имела возможность оставить Россию, но эмиграция никак меня не привлекала, я русский человек и за границей мне нечего делать.
В 1922 году в Москве я вышла замуж за инженера-практика В. К. Книпер, умершего в Москве во время войны; в это время я, пройдя арест и следствие, проводившееся по всем правилам 38-го года, обвиняемая во всем, что мне и не снилось, отбывала 8 лет в Карагандинском лагере. Освобожденная в 1946 году по окончании срока, я жила и работала в городском театре в г. Щербакове. Я с полной ответственностью утверждаю, что, решив жить и работать как всякий рядовой советский человек, я именно тем и жила, и поводом к тому, что я не могу назвать иначе чем травлей честного и трудящегося человека, всегда служила моя близость с адмиралом Колчак, теперь я в ссылке, Все, что было тогда, уже только история. Я не знаю, кому и зачем нужно, чтобы последние годы моей жизни проходили в таких уже невыносимых для меня условиях. Из всех близких у меня остались только младшая сестра и сын другой сестры, погибшей во время блокады Ленинграда.
Я прошу Вас покончить со всем этим и дать мне возможность дышать и жить то недолгое время, что мне осталось. А. Книпер».
Только попытка 1959 года привела к полной реабилитации в 1960 году.
Ей шестьдесят семь лет. Нравственные и физические силы ее на исходе. Она вынуждена продолжать работать, так как к моменту реабилитации не «набрала» положенного для пенсии трудового стажа.
…В. К. Книпер умер в сорок втором. Тогда же, можно сказать, пропал без вести (ибо ни дата, ни место смерти его точно не установлены) на лесоповале в Архангельской области сын Владимир, талантливый художник. «Выкашивали», как водится, семьями.
«Из всех близких у меня остались только младшая сестра и сын другой сестры, погибшей во время блокады Ленинграда».
Власти делают вид, что ее как бы не существует.
Не случись конкурса имени П. И. Чайковского — так бы все и замяли. Но Клиберн «поворачивает» ситуацию. И в дело Анны Васильевны снова вмешиваются виднейшие деятели советского искусства — Д. Шостакович, А. В. Свешников, В. Н. Шацкая, Е. Ф. Гнесина, К. А. Эрдели, Н. А. Обухова. Д. Ф. Ойстрах, И. И. Козловский. За заслуги отца, Василия Ильича Сафонова, перед русской и мировой музыкальной культурой, с сентября 1960 года ей назначается, наконец, пенсия республиканского значения 450 (с 1961 г. — 45) рублей…