За лесными шеломами
Шрифт:
Наутро вышли с солнцем и ближе к полудню с переднего струга увидели вдали многочисленные ладьи.
На всякий случай великий князь приказал изготовиться к бою, хотя был уверен, что это судовая рать из Коломны. Так оно и оказалось. Рязанцы и муромцы пришли к устью Оки раньше и уже второй день поджидали князей.
В версте ниже по течению разбила свой стан конница. Всеволод поехал туда с Изяславом и княжичем Владимиром.
Среди южнорусских дружинников затесался небольшой отряд северян. Намётанный глаз Всеволода определил это сразу: их выдавали бороды веником и разношёрстная
— Что за люди? — спросил великий князь, подходя к ним.
Вперёд выступил молодой кудрявый парень.
«Медник Спирька, колдун», — сразу признал его Всеволод, но виду не подал: вспоминать обстоятельства их знакомства было неудобно для обоих.
— Люди разные, государь. Пришли послужить тебе верой и правдой, — ответил Спирька. — Дозволь с глазу на глаз слово молвить.
Они отошли в сторонку.
— Государь, — жарко зашептал медник. — Пусти нас в ладьях передом. До булгар мигом дойдёт весть, что на Волге-де шалят ушкуйники. Людишки мои одеты кто во что горазд, и впрямь за разбойников сойдём.
«Да половина из вас разбойники и есть, будто я не вижу», — подумал Всеволод, но вслух ничего не сказал.
— Вот бохмиты [66] и пускай думают, — продолжал Спирька, — что пришли мы сами по себе, малыми силами.
— А ежели угодите им в лапы?
— На том стоять и будем: хотели, мол, поживиться вашим добром.
— Да ведь вас в рабство продадут.
Спирька тряхнул кудрями.
— Э-э, государь, волка бояться — от зайца бежать. Дозволь...
— Ну, будь по-твоему. Как стемнеет, берите два струга — и с богом. Но далеко не уходите, а то молва позади вас останется.
66
Бохмиты — мусульмане, последователи пророка Магомета.
— Всё сделаем ладом, государь!
Ночью отряд Спирьки исчез, будто его и не было.
Утро выдалось непогожее. По реке перекатывались беляки. Струги зарывались в них носом, вздымая рваную пену. На судах шла разминка — воины ставили и убирали бортовые щиты, гребцы учились подходить к неприятельским кораблям вплотную, а крючники обретали навык работать баграми и «кошками». Не обошлось и без переполоха: два струга волна столкнула так, что люди посыпались с них, словно семечки с противня. Хорошо ещё, что по случаю жары все поснимали доспехи.
Всеволод стоял на носу переднего струга, вглядываясь в проплывающие берега. Слева, на сколько хватал глаз, тянулись заволжские луга, другой берег был горист и отрубист. Он весь зарос сосняком и берёзой.
«Простору-то сколько! — подумал великий князь. — И все эти угодья втуне лежат, ждут земледельца».
В излучине Волги, с правой руки, замаячили рубленые башенки.
— Макарьево! — крикнул кормчий. — Последний острожек!
Словно гусиная стая, прошли струги мимо городка. В лучах солнца блеснул на звоннице крест. И скрылся.
Русь кончилась. Дальше
Глава 28
Великий город был воистину велик. Его бесчисленные базары раскинулись почти на всех площадях. С утра и до вечера здесь шёл бойкий торг. Покупалось и продавалось всё — от человека до подковы. Азиатских товаров было особенно много: перед зачарованным взором покупателя переливались потоки шелков и цветных тонких шалей; бухарские и шемаханские ковры соперничали друг с другом в хитросплетении и яркости узоров; сверкающими грудами лежали мечи кавказской работы и турецкие ятаганы; искромётно серебрились связки соболей, куниц и лис, и нестерпимым блеском горела красная медь чеканных тонкогорлых кувшинов.
Вокруг ревели верблюды, кричали ослы, ржали кони и звучала разноязычная речь. Великий город жил от века торговлей, а булгары были в ней посредниками. Они ревниво хранили тайну путей, ведущих в полунощные страны. Чтобы напугать непоседливых арабов и персов, булгарские купцы рассказывали им о северных краях страшные сказки: будто живут там безглавые дикари-людоеды, убивающие без жалости всякого чужеземца, и будто ехать к ним надо через глубокие пропасти, бесконечными снеговыми пустынями, где солнце светит только раз в году, а голоса путешественников замерзают в лютую стужу и оттаивают только весной, наполняя воздух диковинными звуками.
Конечно, булгары знали цену полярной ночи, но жажда наживы пересиливала страх перед всеми опасностями дороги, и меновая торговля с Югрой шла почти круглый год. Приезжая к «безглавым людоедам», купцы оставляли свои товары на видном месте и уходили. Через несколько дней взамен своих котлов, ножей и стеклянных бус они забирали меха, часто даже в глаза не видя людей, с которыми ведут обмен. Так же поступали и новгородцы. Вот встреч с ними булгары действительно боялись как огня. Ушкуйники в два счёта могли отнять всю добычу да вдобавок, и голову снести. Впрочем, голова в те времена ценилась недорого, а живой человек стоил всего щепоть серебра.
Гюря проходил как раз мимо невольничьего базара, где продавались рабы из самых разных земель. Были тут и голубоглазые мордвины, и раскосые смуглые степняки из берендеев, попадались носатые лица армян, уведённых в полон турками-сельджуками. Но больше всех встречалось волжан и рязанцев, которых захватили булгары в последнем набеге. На каждом шагу Гюря слышал русскую речь, и скулы у него сводило от бессильной ярости, когда очередной покупатель, ощупав и оглядев пленника, уводил его с собой неведомо куда.
Вдруг кто-то негромко окликнул Гюрю по имени. Тиун обернулся и увидел парня лет двадцати, босого и в колодках. Плечи невольника прикрывали какие-то лохмотья, и сквозь них проглядывали багровые рубцы — верно, следы от бича.
— Прокша я, Завидов сын, из порубежной дружины, не признаешь? — глядя в сторону, словно про себя, сказал парень.
Гюря молча прошёл мимо. На лице его было написано равнодушие, а мысли в голове неслись наперегонки:
«Молодец, парень, не выдал, что мы знакомы... Что делать? Хватит ли денег? А коли не хватит?.. Ах, будь я неладен, зачем жеребца купил? Постой, а жеребец-то недёшев!»