За мертвой чертой
Шрифт:
Я воображал себя частицей самого Джеймса и старался смотреть его глазами и на сам Йоркшир, и на всю старую добрую Англию.
Именно в минуты пребывания в этой чудесной стране у меня и возникла потребность описать события, произошедшие в Ольмаполе с момента появления в нём дона Кристобаля.
По возвращении домой я сразу же взялся за сочинительство. Что из этого получилось, вам судить. Сыровато, коряво по изложению, но поучительно по содержанию, сказала Зина, ознакомившись с моим опусом. При подготовке рукописи я старался быть точным и правдивым, насколько позволял мой субъективный взгляд,
Помимо литературных упражнений, я постепенно втянулся в сотрудничество с местной полицией. Дело в том, что в последние годы большинство населения Ольмаполя отвыкло запирать двери на замок, и этим стали пользоваться заезжие гастролёры. Приезжая буквально на несколько часов, они чистили квартиры и затем быстренько сматывались за пределы региона.
Благодаря вновь обретённым экстрасенсорным способностям, я прознал об очередном предполагаемом наезде и немедленно позвонил начальнику криминальной полиции подполковнику Малевину, чтобы предупредить о готовящемся преступлении.
– Кто говорит? – хрипло прозвучало в телефоне.
– Неважно кто, – ответил я. – Но это столь же верно, как и то, что в левой руке у вас неприкуренная сигарета, а на столе стоит чашка чёрного бразильского кофе сорта арабика с кардамоном, исходящая паром.
– Майн гот, вы что, подглядываете за мной?
– Нет, просто я вижу на расстоянии.
Без лишних слов офицер отдал распоряжение, и грабителей захватили с поличным на месте преступления.
Вычислить меня полиции не составило особого труда. После очередного предупреждающего звонка, ко мне приехали и предложили сотрудничество на постоянной основе. Я отказался. Но дал понять, что при случае буду помогать и впредь.
Мои звонки помогли предотвратить ещё несколько грабежей, после чего визиты гастролёров надолго прекратились.
Помимо содействия полиции, ещё я занимался своего рода врачеванием. Дело в том, что капсулы Бурца не всегда помогали парализованным людям, особенно тем, кто был прикован к постели с детства. Вот я и взялся помогать таким больным.
А началось всё с посещения молочной фермы на Черёнковом хуторе. Ночью мне приснился дон Кристобаль. Обязательно съезди на этот хутор, сказал он. Там поймёшь, что к чему. А я тебе помогу.
Я и поехал. На хуторской ферме было полно туристов, и, чтобы не толкаться среди людей, я прошёл в небольшой сад, украшавший своей зеленью жилые постройки. Здесь под сенью грушевого дерева я и увидел хозяйского сына Яшу. Он сидел в инвалидном кресле, и читал книгу о Томе Сойере.
У Яши был повреждён позвоночник, и мальчик не мог ходить. Купаясь в речке, он нырнул с обрыва, ударился головой о дно, и такая вот с ним приключилась беда.
Мы разговорились. Яша охотно отвечал на мои вопросы. Я как-то сразу почувствовал ту самую закупорку в его организме и понял, как избавиться от неё. Несколько сеансов, и Яша оставил инвалидное кресло. Окончательно он выздоровел, проведя три или четыре ночи в капсуле Бурца.
В то время в Ольмаполе оставалось ещё около сотни лежачих больных. Прослышав о моих врачебных способностях, родственники этих несчастных стали обращаться ко мне за содействием. Пусть и не сразу, но в течение года несколько
Когда второй срок пребывания Артюшина у власти истёк, он отказался участвовать в очередных выборах, хотя многие предлагали ему снова выдвинуть свою кандидатуру.
– С меня хватит, – твёрдо сказал он в ответ. – Почти девять лет оттрубил – по-моему, достаточно, дальше я только стал бы причиной очередного застоя. Пусть покомандуют молодые, с новым, более свежим взглядом на обустройство современного мира. Вон сколько у нас талантливейших выпускников Ольмсфорда! Им и карты в руки. У них должно получиться лучше, чем у меня.
Словом, Артюшин остался верен себе.
Отойдя от управления городом, Юрий Владимирович устроился в университет преподавателем на отделение общественной политики и социальной работы. Его лекции пользовались огромной популярностью, и аудитория всегда оказывалась переполненной.
Глава тридцать седьмая. Мы – не воры!
В одно прекрасное утро, выйдя на луг, протянувшийся за Старыми Пестерями, я увидел на противоположной стороне приближающуюся человеческую фигуру, показавшуюся знакомой. Я двинулся навстречу, человек тоже прибавил шаг. На середине луга мы встретились.
Это был Виктор Алексеевич Черноусов. Он почти не изменился, может, только взгляд стал более глубоким и проницательным, почти как у дона Кристобаля, но гораздо мягче, участливей.
Мы задержались в долгом рукопожатии.
– Мне хотелось видеть тебя. Очень, – сказал старый товарищ. – И ты первый, кого я встретил на этой земле.
Я ничего не ответил – от волнения перехватило горло.
– Что ты молчишь? – спросил Черноусов. – Или не рад мне?
– Пойдём в дом, – сказал я, справившись с чувствами. – Познакомишься с моей ребятнёй. И Зина будет рада тебе.
– Это она там? – сказал бывший сокамерник, устремив взгляд за мою спину.
Я оглянулся.
За низким штакетником нашей усадебки стояла Зиночка и приветственно помахивала платком.
– Пойдём. Ей не терпится поздороваться с тобой.
Но не успели мы сделать и несколько шагов, как на краю луга показалось такси. Когда автомобиль остановился, из него вышла какая-то женщина и побежала к нам.
Прежде я никогда не видел её, но сразу понял, что она как-то близка моему товарищу.
Черноусов побежал навстречу; вот они перешли на шаг, женщина, должно быть, чего-то испугалась, остановилась, побледнела. Мужчина ещё приблизился к ней и произнёс несколько слов. И вот протянутые руки сплелись, и два человека сомкнулись в долгих объятиях.
Женщина, приехавшая на такси, оказалась Генриеттой Леопольдовной, давнишней симпатией моего бывшего шефа.
Дети были отправлены к матери Зинаиды, и весь этот день мы провели вчетвером. Завтракали, обедали, пили приятное малиновое вино домашнего изготовления, гуляли по лугу и опушке леса. Чуть ли не половину дня провели на Ольме, катаясь на пятнадцатиметровой парусной яхте нашего с Зиной соседа Ефимыча. Бывший моряк, Ефимыч зимой строил яхты на продажу, а в летний сезон ездил по реке с туристами.