За несколько стаканов крови
Шрифт:
— А Васисдас? — спросил Хмурий Несмеянович.
— А он, поганец, остался, когда Ляс ушел, — ответил берендей. — Хотел над Блиской поизмываться. — Едва бой завершился, он сбросил звериное обличье, но при этих словах медвежья шкура, которая теперь обернулась плащом на широченных плечах, казалось, зашевелилась. — Его счастье, что не дожил до встречи со мной…
— Она его… — полувопросительно произнес бывший бригадир и уважительно посмотрел на русалку.
Та лишь вздохнула.
— Что трудного-то? Я в чаровных песнях сильна.
— В
— Лучше, бригадир, намного лучше, — ответил тот и спросил, указав на пленников: — Что будем с ними делать?
— Да ничего. Местные психи найдут — развяжут, — пожал плечами Хмурий Несмеянович.
— А в жертву не принесут? — спросил Персефоний, покосившись на обмазанные кровью сапоги Томаса Бильбо. На физиономии памятника ему теперь чудилось брезгливое выражение.
— Да брось, они же союзники грамотеевцев! — ответил Хмурий Несмеянович. — Идейно близкие. Герои. Хм… а вообще, черт их знает, может, и принесут… Ладно, как покончим с делами, развяжем их.
— Хмур, сволочь… — донеслось с земли. Жмурий, оказывается, пришел в себя. — Своих же обворовываешь…
— Чья бы корова мычала! Что-то я не всю бригаду здесь вижу, и не говори мне, что вы намеревались разделить клад со всеми уцелевшими.
— Они сами разбежались… из-за тебя же, когда ты нас бросил! — дергаясь в путах, выкрикнул Жмурий. — А кто остался — мы и есть бригада!
— Вот и занимайтесь тем, для чего бригады существуют. Усвой уже, что я всерьез тогда сказал: пропади пропадом и мы с тобой, и вся наша войнушка, и все это Богом проклятое графство во веки веков, со всей дурью, со всей злобой, у нас накопившейся! И дурни вы все, если ждали, будто я покочевряжусь, а потом пойду по кабинетам выбивать вам почести за убийства и грабеж! Вот вам всем!..
Хмурий Несмеянович сложил из пальцев кукиш и завершил речь кратко, но с чувством, предложив и бывшей бригаде своей, и графству обойтись без него и без клада, удовлетворившись вместо этого двумя-тремя весьма позорными действиями.
Яр недовольно кашлянул, показав глазами на покрасневшую жену, но Хмурий Несмеянович только рукой махнул.
— Не до политесов нам уже, клад заждался. Ты, корнет, дуй за брикой. Я пойду посмотрю, все ли в порядке, сниму чары. Яр, между делом собери оружие этих национальных героев и держи наготове, мало ли что.
— Может, и мне с тобой на всякий случай? — спросил берендей. — Что-то неспокойно на душе.
— Во-первых, не переживай, я через пять минут вернусь. Во-вторых, все равно никому не позволю смотреть, как я чары снимаю. В-третьих, приказы не обсуждаются. Звеньевой, за дело, корнет, за экипажем! Все, я пошел.
Слово «приказ» не произвело на слушателей большого впечатления. Персефоний вообще не воспринимал «корнета» как звание, Яр тоже не
Персефоний-то, конечно, понимал, почему сердце его словно обручем стальным стянули: он снова убил, и снова его жертвой был разумный одного с ним вида, и снова это случилось в бою, где умелый и безжалостный Хмурий Несмеянович сумел обойтись без уничтожения противника. Чего, кстати, трудно было от него ожидать после того, как он уже внутренне решил не щадить никого, кроме брата.
Хотя… наверное, если бы не Яр, а кто-то другой дал бригадиру возможность выпутаться, тут все было бы залито кровью герильясов, и вместо одного упыря, убитого в приступе безудержной ярости, лежало бы восемь тел, да и жизнь Жмурия, если честно, висела бы на тонюсеньком волоске…
Неожиданная мысль заставила Персефония вновь посмотреть на связанных герильясов. Их было семеро.
— Одного не хватает, — сказал он и тут же вспомнил: — Гном сбежал!
Яр хлопнул себя по лбу и окликнул Хмурия Несмеяновича, уже завернувшего за памятник:
— Стой, бригадир! Будь осторожен: мы одного упустили!
Тучко тут же вернулся, настороженно оглядываясь, и спросил:
— Кого?
— Гемье. Извини, Хмур, сам не понимаю, как я его просмотрел.
— А ведь он убежал именно туда, куда ты пошел, Хмурий Несмеянович, — заметила Блиска. — Я видела, только подумала, что это не важно…
— Да в общем, так и есть, — пожал плечами Тучко. — Гемье трусоват.
— Я помню, — не стал спорить Яр. — Трусоват, но не напрочь глуп. Выход с кладбища в другой стороне. А там — тайная тропа к месту. И Эргонома я поблизости не вижу, а когда это гном с эльфом без него что-то делали?
Хмурий Несмеянович чертыхнулся.
— Верно мыслишь, звеньевой! Спасибо. Что-то я расслабился.
— С него станется всех опередить, — сказал берендей. — Может, ну его, этот клад?
Хмурий Несмеянович отрицательно покачал головой.
— Нет, дружище, так не пойдет. Эргоном упорный, рано или поздно, но он доберется до схрона и своими силами. А я не хочу, чтобы клад хоть кому-то в Кохлунде достался. Так что идти туда надо… Во всяком случае, мне — надо.
Глава 21
АГЕНТЫ ЭРГОНОМА
Привидение, явившееся Эргоному незадолго до той минуты, когда Хмурий Несмеянович и Персефоний попали в ловушку, доверившись Дурману Перегоновичу и Носу, все называли Мазявым. Эргоном не оригинальничал, хотя понятия не имел, что значит это слово, если вообще что-нибудь значит.
Как и положено привидению, Мазявый существовал за счет эмоций живых, и в его случае — по капризу ли природы, или в силу приобретенных при жизни привычек — это были чувственные наслаждения.