За правое дело ; Жизнь и судьба
Шрифт:
— Ну как? — участливым шёпотом, точно справляясь о больном, спросил он.
— Я вам сказал, товарищ корреспондент, не раньше чем в четырнадцать ноль-ноль,— ответил адъютант.
Вновь пришедший, внимательно и пристально вглядываясь в лицо Крымова, произнёс:
— Товарищ Крымов?
— Я.
— Смотрю, как будто вы,— отрывисто, скороговоркой произнёс он.— Меня вы, конечно, не помните, моя фамилия Болохин, вы просто меня не знали никогда. Помните, как на высших курсах профдвижения вы прочли две лекции «Версальский мир и рабочий
— В тридцать первом году, помню, конечно.
— Потом в Институте журналистики вы делали доклад, стойте, минуточку: не то о революционных силах в Китае, не то о движении в Индии.
— Верно, было,— смеясь от удовольствия, ответил Крымов.
Болохин подмигнул и приложил палец к губам:
— И, между нами говоря, вы тогда утверждали, что в Германии не будет фашизма, доказывали, как говорится, с цифрами в руках.
Он рассмеялся и посмотрел на Крымова большими серо-голубыми глазами. Движения у него были быстрые, резкие, и голос у него был резкий.
— Товарищ, вы бы потише,— сказал адъютант.
— Выйдем во двор,— сказал Болохин,— тут скамеечка есть. Позовёте нас, товарищ лейтенант, когда генерал проснётся?
— Обязательно,— сказал лейтенант,— только проснётся, позову. Вот скамеечка под деревом.
Болохин работал в военной печати, знал многое.
Он рассказал, что часа три назад был в штабе соседней армии.
— Ну, как шестьдесят вторая? — спросил Крымов.
— Отступает за Дон,— сказал Болохин,— дрались замечательно, держали, но фронт уж очень широк… Ну и отходит, с той только разницей, что отступать не научились, неловко, с нервами.
— Вот, вот, это хорошо, что не научились, а здесь мы уж очень хорошо научились, спокойно, без нервов,— сердито сказал Крымов.
— Да,— сказал Болохин,— а были в шестьдесят второй дни, когда стояли, а немцы, как волна о камень, разбивались.
Он некоторое время разглядывал Крымова, рассмеялся, пожал плечами, сказал:
— Странно, ей-богу, странно!
И Крымов понял, что Болохин вспомнил то время, когда совсем непохожий на сидевшего рядом с ним батальонного комиссара в запылённых сапогах и выцветшей пилотке человек приезжал делать студентам доклады о классовой борьбе в Индии, и афиша об этих докладах висела у входа в Политехнический музей.
На крыльце появился адъютант.
— Проходите, товарищ батальонный комиссар, я доложил генералу.
Начальник тыла, немолодой широколицый человек, принял Крымова, готовясь бриться; подтяжки, точно врезанные в белое полотно сорочки, лежали на его широких плечах.
— Слушаю вас, батальонный комиссар,— сказал он и стал рассматривать бумаги на столе.
Крымов начал докладывать своё дело, и, так как начальник тыла всё продолжал рассматривать бумаги, Крымов не знал, услышан ли его доклад, нужно ли закругляться или, наоборот, начинать сначала… Он в нерешительности замолчал, но начальник тыла сказал ему:
— Ну, дальше что?
Так как генерал без френча казался человеком
— Давно в армии, батальонный комиссар?
Крымов, не сообразив, чем вызван вопрос генерала, подумал, что дело его идёт на лад.
— Я участник гражданской войны, товарищ генерал.
В это время адъютант внёс зеркало. Генерал, наклонившись, стал рассматривать свой подбородок.
— Как там парикмахер? — спросил он.— Или его тоже упаковали, паникёры?
— Мастер ждёт, товарищ генерал,— ответил адъютант,— и вода горячая есть.
— Так чего ж, пусть идёт.
Продолжая глядеть в зеркало, он загадочно, зло и шутливо сказал:
— Не видно, что вы в армии давно, я думал, вы из запаса: садитесь, а разрешения не просите. Невежливо!
Таким голосом произнесённые слова оставляют подчинённых в смятении — они не знают, последует ли за этим грозный окрик: «Встать, кругом марш!», либо же ничего плохого не последует.
Крымов поспешно встал и, стоя «каблуки вместе, носки врозь», ответил с тем упрямым, тяжёлым спокойствием, которое он знал в себе:
— Виноват, товарищ генерал, но принимать командира, у которого седая голова, вот этак, повернувшись к нему спиной, тоже ведь невежливо.
Начальник тыла быстро поднял голову и пристально несколько мгновений смотрел на Крымова.
«Ну, пропал мой бензин»,— подумал Крымов.
Генерал ударил кулаком по столу и раскатисто крикнул:
— Сомов!
Парикмахер, входивший со своими инструментами, попятился, увидя красное от прилившей крови лицо начальника тыла…
— Явился по вашему приказанию,— звонко произнёс адъютант и замер у двери — он тоже учуял бурю.
Начальник тыла, пристально глядя на Крымова, сказал тем негромким голосом, которым отдают беспощадные приказания:
— Немедленно вызови Малинина и передай ему, пусть зальёт батальонному комиссару баки во всех машинах. Нет бензина — пусть из своих машин боевой части перельёт, а сам со своим бухгалтерским талмудом пешком идёт. Пока не выполнит, чтоб не смел уезжать на новое место. Живо, выполняй!
Его суженные светло-серые глаза заглянули в самую глубину глаз Крымова, и много в этом взгляде было ума, души и лукавой хитрости.
— Ладно, ладно,— усмехаясь, сказал он, протягивая на прощание руку.— Сердитый на сердитого попал…— И вдруг тихо, с тоской проговорил: — Всё отходим, отходим, батальонный комиссар.
Случается, что сперва долго не везёт человеку и даже самый малый пустяк не даётся ему, а затем наступает перелом: раз повезёт — то уж повезёт, и всё складывается само собой, словно судьба заранее подготавливает этому человеку удобные, быстрые и лёгкие решения всех его забот.