За пределами желания. Мендельсон
Шрифт:
— С вашей стороны было очень любезно зайти к нам, герр Мендельсон, — начала она, протягивая руку. — К сожалению, моей дочери нет дома, её неожиданно вызвали. — Феликс почувствовал, как кровь отлила от его сердца и застучала в висках. — Но она должна скоро вернуться.
С этими словами она опустилась на диван из красного дерева, обитый плюшем, и Феликс снова сел в кресло.
Разговор начался в темпе алегретто серией подробных вопросов о впечатлении герра Мендельсона об архитектурных красотах Франкфурта. Подобно хорошо натренированному бегуну,
Он умело избежал ловушки, заявив, что предпочитает стаканчик — конечно, маленький — превосходного рейнского вина. Это вызвало прилив патриотической гордости к щекам фрау Жанрено.
— Я всегда очень жалела о том, что Сесиль родилась не во Франкфурте, — вздохнула она. — Ввиду печальных обстоятельств она родилась во Франции. Точнее, в Лионе.
Затем последовало лаконичное описание короткого замужества, закончившегося бесполезной поездкой во Францию в поисках более мягкого климата.
— Сесиль было только два года, когда умер её отец, и с тех пор я всегда старалась быть для неё одновременно и матерью и отцом.
Это требовало какого-то комментария, и Феликс заметил, что она очень успешно с этим справилась.
— Я старалась сделать из неё леди, — продолжала вдова пастора. — Сегодня в мире так мало настоящих леди.
— Как вы правы, фрау Жанрено, — согласился Феликс, найдя правильный тон сочувствия. — Это один из самых тревожных симптомов нашего времени.
Он стал расспрашивать её о том, какими качествами, по её мнению, должна, прежде всего, обладать леди. Она, заявила фрау Жанрено, должна быть образцом всех семейных, социальных, моральных и женских добродетелей. Она всегда ведёт себя безупречно, выполняет религиозные и общественные обязанности, обеспечивает уютный дом для мужа, воспитывает его детей и создаёт вокруг него атмосферу порядка и умиротворённости.
Разговор перешёл на философские обобщения, когда вошла Сесиль, и при виде её красоты Феликс снова испытал прилив восхищения. Она извинилась за опоздание и, сняв элегантную соломенную шляпку, села вместе с ними, поклёвывая один из принесённых бисквитов. Вскоре фрау Жанрено вспомнила о важной встрече и объявила, что, к сожалению, должна их покинуть.
— Надеюсь, что мы будем иметь удовольствие снова видеть вас у нас до отъезда, — сказала она, и Феликс истолковал её слова как знак того, что он был оценён, исследован и сочтён подходящим соискателем руки её дочери.
— Что вы делали последние два дня? — спросила Сесиль, беря второй бисквит. — Ухаживали за другими молодыми барышнями?
— Что вы имеете в виду?
— Вы не пошли следом за нами вчера, когда я ходила на рынок с Катрин, а мне
Он смотрел на неё, онемев от изумления.
— Вы хотите сказать, что знали о том, что я шёл за вами? — выдохнул он, наконец.
— Конечно.
— Это мог быть кто-то другой. Как вы узнали, что это я?
Она рассмеялась:
— Ещё до того, как вы приехали, все девушки в городе были о вас наслышаны. В конце концов, не каждый день во Франкфурт из большого города приезжает красивый молодой холостяк. Когда я увидела молодого человека в заграничной одежде, играющего тростью, я поняла, что это вы и есть.
— И вы даже не бросили на меня взгляда, — упрекнул он.
— Наоборот, я бросала на вас много взглядов, но вы были слишком заняты слежкой за нами.
— Я протестую против «слежки», но не будем спорить. Можно спросить, какое у вас сложилось тогда впечатление обо мне?
— Вы оказались почти таким, каким я вас себе представляла. Красивый, немного высокомерный, несколько испорченный молодой человеке блуждающим взором и слишком большими деньгами.
— Благодарю вас, — сухо произнёс он. — По крайней мере, вы откровенны.
— Правда? — Она одарила его чарующей улыбкой. — Я также отлично готовлю.
— Замечательное достижение, — заметил Феликс, как ему казалось, с уничтожающей иронией.
— Маmаn учила меня, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.
— Ваша мать — кладезь мудрости.
Ему хотелось обнять её и прервать эту пустую болтовню поцелуем.
— Почему вы зовёте её maman?
— Потому что в детстве я говорила по-французски. Я что-то вроде полиглота: мой отец был швейцарец, мать— немка, а я родилась во Франции. Моя крестная и первая гувернантка были англичанки, а крестный отец — итальянцем. Так что видите, — прибавила она, подмигнув своими прелестными глазками, — я смогу общаться с вами на нескольких языках.
Её слова посеяли в его сердце надежду. Чтобы общаться с кем-то, нужно видеться, не так ли? Это означало, что она намеревалась встретиться с ним ещё раз. Слишком рано было для нежности и серьёзной беседы, но всё же это был шаг в сторону доверительных отношений. Они уже далеко ушли от беседы о Франкфурте и его прекрасном соборе.
— Значит, это всё, что вы подумали обо мне, — грустно усмехнулся он. — Самодовольный молодой человек...
— Несколько самодовольный, — уточнила она. — Позднее, когда я увидела вас сидящим на этой жёсткой скамье...
— Вы хотите сказать, что видели меня? — воскликнул он, поражённый.
— Конечно. Я наблюдала за вами из-за занавески в моей спальне. Она в конце квартиры, и вы не догадались взглянуть туда.
Поистине нет предела женской хитрости и двуличности, даже у невинных молодых девушек.
— И что же вы тогда подумали?
— Подумала, что вы очень терпеливый и решительный молодой человек. Иногда мне было вас жаль, особенно в то утро, когда шёл дождь и вы промокли до нитки. Мне хотелось принести вам зонт.