За пределами желания. Мендельсон

Ла Мур Пьер

Пришла весна и принесла Феликсу разочарование. Обсуждение его кандидатуры на должность директора Певческой академии натолкнулось на массу интриг и противодействие. В своём длинном и грустном письме его учитель музыки Цельтер объяснял, почему его попытки не увенчались успехом. Совет попечителей решил, что Феликс слишком молод, чтобы возглавить такое важное и почтенное заведение. А кроме того, возник вопрос о религии. Певческая академия была христианским институтом, исполняющим в основном духовную музыку, и попечительский совет, признавая музыкальный талант Мендельсона, счёл неразумным избирать дирижёром человека другой веры. Был назначен некий Рунгенхаген [84] .

84

Рунгенхаген —

композитор, получивший большинство голосов на выборах директора Берлинской певческой академии в январе 1833 г.

Эта новость потрясла Феликса. Его мечта переехать в Берлин была разбита одним ударом. Он впал в мрачное отчаяние. «Они признают, что я как музыкант намного выше, но, из-за того, что я молод и еврей, они отдали этот пост другому», — сердито прокомментировал он. Во время этого тяжёлого периода Сесиль была само терпение и понимание. Зная, что она никогда не разделяла его берлинских амбиций, он мог только восхищаться её преданностью и отсутствием эгоизма.

— Ты прекрасная женщина, — сказал он однажды, обнимая её. — Не понимаю, зачем ты вышла за меня замуж. Я угрюмый, себялюбивый, тщеславный. Возможно, я не такой первоклассный музыкант, каким себя считал. Я просто ещё один Иммерман или фон Шадов.

— Не говори так, — горячо перебила она. — Ты великий музыкант, и они скоро поймут свою ошибку. И ты замечательный дирижёр. И композитор тоже. Не хуже Бетховена или Моцарта.

Он улыбнулся, тронутый грандиозностью её комплимента. Конечно, она только старалась успокоить его гордыню, пролить бальзам на его раненое «эго». Она ничего не понимала в музыке. Бетховен, Моцарт ровно ничего для неё не значили. Она выполняла свой долг жены, защищая мужа, своего бедного, несчастного, неоцененного мужа.

— Моя очаровательная Силетт, — пробормотан он, целуя её светлые волосы, — моя маленькая преданная жена!.. Давай забудем об этом глупом деле. В конце концов, у меня есть здесь работа, у меня есть самая красивая и обожаемая жена на свете. Мы здоровы, у нас замечательный маленький домик, мы любим друг друга, а через три недели поедем в Швейцарию. Чего ещё может желать мужчина?

Они постарались уехать в Швейцарию как можно скорее и вернулись в свою игрушечную деревню на озере Танн. Ничто там не изменилось. Гостиница была похожа на часы с кукушкой, и хозяин приветствовал их с искренней радостью. Они совершали длительные прогулки по лесу, рука в руке, счастливее, чем когда-либо раньше, даже во время медового месяца. Он ловил форель в прозрачном горном ручье и однажды поскользнулся и упал в воду. Они бродили по зелёным лугам и лежали рядышком на траве, глядя на заснеженные пики, застывшие в ледяном великолепии, й прислушиваясь к отдалённому позвякиванию колокольчиков на шеях коров.

Он ни разу не упомянул о Берлине. Вместо этого он поведал ей о своём дюссельдорфском проекте на следующую зиму:

— Я хочу исполнить собственные сочинения. Ты не можешь себе представить, как приятно дирижировать собственными сочинениями, даже если оркестр не слишком хорош... А потом, Иммерман сказал, что городской совет наконец одобрил его план строительства театра и мы сможем даже поставить совместно оперу, которую я всегда собирался создать. Она будет основана на шекспировской «Буре». Он сумеет написать хорошее либретто. Видишь ли, дорогая, написать хорошее либретто непросто.

— Я уверена, что герр Иммерман напишет прекрасное либретто.

Она была счастлива, думая, что он начинает примиряться с провинциальной жизнью. Большие города пугали её, они были полны красивых развратных женщин...

— Мы сможем даже поставить две-три оперы за зимний сезон. Иммерман займётся всеми организационными вопросами, я возьму на себя художественную сторону, подготовлю хор, буду дирижировать оркестром. Представляешь, я буду дирижировать «Дон Жуаном»!

— Это было

бы прекрасно! — Она была равнодушна к опере, но хотела разделить его энтузиазм. Хорошая жена должна проявлять интерес к работе своего мужа. — Но я надеюсь, что ты удовлетворишься дирижированием оперой и не будешь ухаживать за оперными актрисами.

Он бросил на неё быстрый взгляд. Слышала ли она что-нибудь о Марии?..

— Ну что ты, я даже не взгляну на других женщин. Я теперь старый и остепенившийся семейный человек.

— Ты не старый, и я не знаю, насколько ты остепенился, — улыбнулась она.

Это проявление ревности восхитило его. Оно доказывало, что она его любит. Подлинная любовь всегда ревнива.

— Тебе нечего бояться.

По возвращении в Дюссельдорф Феликс сказал Иммерману о своей давней мечте написать оперу по шекспировской «Буре». Судья сейчас же предложил свои услуги в качестве либреттиста. «Хотя я предпочитаю греческую трагедию, я восхищаюсь этим бардом. Ах, Шекспир! Какой великолепный язык, какое богатство метафор...»

Феликс погрузился в немецкую поэзию, выходящую из-под пера Иммермана, большая часть которой была очень слабой. Он с разочарованием обнаружил, что потревожил снежную лавину. Он осторожно решился на некоторые изменения, предлагал небольшие поправки, но столкнулся с самым воспламеняющимся из всех взрывчатых веществ — с тщеславием поэта. Потенциальный либреттист бледнел, потом сердился, затем начинал ругаться. Что музыканты понимают в поэзии?.. Со стороны Феликса потребовались чудеса риторики, чтобы не допустить открытого разрыва отношений. Он нашёл выход в слабых и неискренних извинениях. Либретто, конечно, просто шедевр, образец бессмертной поэзии, но его обязанности дирижёра Дюссельдорфского оркестра не оставляют ему времени на сочинительство. Иммерман притворился, что верит этим объяснениям, но их отношения сделались холодными, хотя видимость дружбы была сохранена. Поэт по-прежнему приходил иногда к обеду, но разговоров о Шекспире больше не было.

Тем не менее скоро другой проект привлёк их внимание. Городской совет наконец увидел важность и срочную необходимость открытия в Дюссельдорфе оперного сезона. Иммерман с трудом сдерживал волнение.

— Естественно, — уверял он Феликса, — вы будете полностью отвечать за музыкальную часть. Никакого вмешательства... У вас будут все бразды правления, carte blanche [85] , как говорят французы. Я же просто займусь деловыми вопросами. Вместе мы превратим этот город в ещё один Берлин.

85

Полная свобода действий (фр.).

Для Феликса эти слова звучали особенно убедительно. У него появился шанс показать этим олухам из Певческой академии, каким человеком они пренебрегли. Для первого представления он выбрал своего любимого «Дон Жуана» и со всем пылом приступил к репетициям. За ужином он рассказывал Сесиль о своих надеждах, а она слушала с терпеливой, одобрительной улыбкой на губах. Возможно, именно это привяжет его к Дюссельдорфу, излечит от неугомонности.

Человек сам куёт свои цепи...

Постановка оперы по меньшей мере сложное и тяжёлое дело. Феликс обнаружил, что оно может потребовать сверхчеловеческих сил и быстро довести до безумия. Он опрометчиво согласился нанять певцов и начал переговоры в Берлине, Дрездене, Штутгарте и других городах. Бедняга испытал все трудности и неприятности работы театральных менеджеров. Тенора, которых он нашёл, заслуживали самого худшего мнения. Они были требовательными, высокомерными, завистливыми и ненадёжными. Всегда выискивали любой повод, чтобы заявить об оскорблении их достоинства и артистической чести. Женщины-певицы были ещё хуже, если только это было возможно. Они обладали всеми недостатками их коллег-мужчин и к тому же ещё несколькими собственными. Они кричали, или рыдали, или дулись. Любое замечание расценивалось ими как личное оскорбление.