За пределами желания. Мендельсон
Шрифт:
Мария обвила руками его шею, покрыла лицо ликующими лёгкими поцелуями.
— Я говорю спасибо Мадонне за то, что ты пробыть здесь неделю, — объяснила она между поцелуями. — Вчера, когда я слышать, что ты в городе, я бояться, что ты пробыть только один день и сегодня едешь обратно к твоей жене и маленьким bambini.
Её слова окончились ещё одним приступом ласк.
— Много лет я молюсь Мадонне, чтобы она совершить чудо, чтобы ты вернуться на неделю, и теперь она совершать чудо.
Он наблюдал за ней, тронутый зрелищем её счастья. Мария смеялась,
Феликс чуть было не сказал ей, что мог бы остаться в этом городе столько, сколько захочет, и что не собирается возвращаться к жене и маленьким bambini, но что-то удержало его.
Пусть думает, что он женат. Она была здесь, в его объятиях, она всё ещё любила его. Остальное не имело значения.
— Перестань бормотать по-итальянски и скажи мне, любишь ли ты ещё меня, — попросил он с уверенностью человека, который заранее знает ответ.
Она прижалась к нему в порыве нежности и покорности:
— Ты спрашивать, потому что хотеть это услышать, но в глубине души знать, что я всегда любить тебя, нет?
— Даже когда ты убежала от меня? Помнишь тот день в коттедже?
— Да, даже в тот день, — сказала Мария серьёзно и грустно. — Я знаю, что ты не понимать, но я убегать, потому что любить тебя очень сильно, и мы ссоримся всё время, и я видеть, что я для тебя не годиться, si? Поэтому я писать твоему другу Карлу и объяснять ему всё, и он говорит «да», и я убегать. Но всю дорогу в Лондон я плакать, пока мои глаза больше не имеют слёз. Я пробовать всё. Я говорить себе, что я дура и через неделю тебя забывать. Но я не забывать ни через неделю, ни через год. Я молиться Мадонне. «Пожалуйста, заставь меня забыть», — прошу я. Но не могу. Всё время, даже когда я ехать в Америку, я думать о маленьком коттедже с соломой на крыше, я думать о большом замке и о времени, когда ты падать с велосипеда и выглядеть таким смешным...
— Я не выглядел смешным, — запротестовал он. — Я был сумасшедшим, и мне было больно.
— Для меня ты выглядеть смешным, — настаивала она с мягким упрямством. — Но я всё равно тебя любить.
Он искоса смотрел на неё, думая о том, лжёт она или нет. То, как спокойно, без надрыва она говорила это, подчёркивало искренность её слов. Она не пыталась убедить его, просто вспоминала вслух.
Как ни странно, её робкое признание в любви вызвало в нём ревность. Вспышка памяти выхватила из его сознания вчерашний кадр, когда она покидала театр в пышном белом платье,
— Вчера вечером ты обо мне не думала, — усмехнулся Феликс. Она посмотрела на него, не понимая, но он продолжал, и его гнев всё возрастал: — Да, вчера вечером, когда ты выходила из театра с этим глуповатым молодым человеком.
Он говорил как прокурор, который ловко поймал подсудимого на вранье, но она не выглядела раскаивающейся или смущённой. Просто удивлённой.
— Ты был вчера вечером в опере, carino? — Мария уставилась на него с радостным ожиданием. — Тебе нравится моё пение, si?
— Нет, я не был в опере, но видел, как ты выходила. И позволь тебе сказать, ты выглядела очень нелепо во всех этих бриллиантах.
— Тебе не понравиться? — спросила она с видом огорчённого ребёнка.
— Нет. И где ты их взяла? — Он знал, что причиняет ей боль, но испытывал облегчение, выражая свои чувства, подобно тому как мать шлёпает ребёнка, который только что избежал несчастного случая. — Что, твой любовник ограбил ради тебя ювелирный магазин?
Мария не огрызнулась, не возразила, даже не стала протестовать. Просто наклонила голову и опустила веки. Поражённый, он увидел, как две прозрачные слезинки выкатились из-под её ресниц и потекли по щекам.
— Мне многие мужчины дарить бриллианты, — пробормотала она.
Его гнев прошёл.
— Прости меня, дорогая, — взмолился он, притягивая её к себе. — Я не имею права...
Она не дала ему кончить, нежно прижав кончики пальцев к его губам.
— Ты иметь право говорить и делать всё, что хотеть, — сказала она с полной покорностью влюблённой женщины. — Мне стыдно, потому что я знать много мужчин, но любить я только тебя. Клянусь Мадонной.
Он знал, что она говорит правду. Казалось невероятным, чтобы любовь могла десять лет питаться двумя месяцами воспоминаний, но, очевидно, некоторые женщины никогда не забывают.
— Вчера вечером, когда я услышать, что ты в городе, я сказать блондину, что больше не видеть его снова.
Прежде чем он смог ответить, она наклонилась, и их губы соединились в поцелуе. И снова страсть захлестнула их, исцеляя раны, причинённые словами и воспоминаниями, принося им умиротворение и радость соединения.
Теперь они лежали рядом, всё ещё не в силах говорить из-за бешеного стука сердца. Вдруг он рассмеялся.
— Почему ты смеяться? — спросила она, тоже улыбаясь.
— Потому что мы с тобой два дурака. Мы спорим из-за бриллиантов, я уже заставил тебя плакать, а ты сказала мне, что я выглядел смешно на этом проклятом велосипеде...
— Не на велосипеде, — уточнила она. — Только когда падать.
— Пусть так. Только когда я падал... Но я всё ещё не знаю, как ты попала в мой номер вчера ночью. Но сначала скажи, где ты живёшь?
Её глаза над кромкой одеяла озорно вспыхнули. Тонким мизинцем она указала на потолок:
— Наверху.