За пять веков до Соломона
Шрифт:
К счастью, кто-то шел от шатров. Высокая фигура заслонила костер. Махли, избавитель. Как ты вовремя!
— Моисей, там Иофор опять приехал.
Как здорово. Вот человек, который его поймет, с которым можно будет посоветоваться, что делать с Аароном, как вернуть доверие между ними.
— Хорошо, проводи его ко мне в шатер. Я сейчас появлюсь.
Но Махли не спешил уходить. Три пальца на левой руке задумчиво поглаживали бороду.
— Моисей…
— Да? Можешь все говорить при Мариам, — сказал молодой вождь, перехватив нерешительный взгляд командира. — От нее у меня секретов нет.
— Моисей, с Иофором приехали жена твоя Сепфора и сын Гирсам.
Слева раздался
— Мариам, подожди…
Слова полетели вдогонку убегающей фигурке, но вдруг споткнулись и утонули в ночной тишине…
Каменная вершина с недоумением наблюдала, как который день на соседней горе копошились два мелких черных обитателя. Размером с муравьев, не больше, они то ходили из стороны в сторону, то носились вверх-вниз по склону, а все больше сидели в тени, развернувшись лицами друг к другу. Вершина успела привыкнуть за шесть дней к определенному распорядку. Муравьи просыпались с утра, резкие движения разминали затекшие тела, несколько ударов камнем по камню зажигали жаркий костер, на котором тотчас что-то принималось булькать. Существа садились и начинали беседовать. Так продолжалось вплоть до вчерашнего дня, седьмого по счету, когда огонь остался не разожженным, а странные существа почти весь день пролежали без движения. И только, когда солнце зашло, вдруг встрепенулись, словно опомнились, кинулись раздувать потухшую золу, готовить воду и еду.
Сегодня с утра муравьи, как ни в чем не бывало, проснулись на рассвете, и давай, по заведенной традиции, руками-ногами махать. Что такое странное с ними вчера приключилось? Может, заболели? А почему так быстро выздоровели?
Нет, никогда не понять вековым исполинам суетных метаний мелких существ!
Навин зачем-то нервно тер шрам, что пересекал всю левую кисть от локтя до основания среднего пальца. Старый рубец, обычно совсем незаметный, теперь явственно белел на фоне загорелой руки. Казалось, Осия хочет избавиться от ненавистной отметины. Моисей молча ждал, пока Навин не начнет, как обычно, вопросы задавать, но ученик упорно глядел в землю. И только когда старый вождь, потеряв терпение, окликнул Осию, тот очнулся из забытья и поднял голову.
Моисей вздрогнул: на него смотрели полные слез глаза Навина.
— Скажите, учитель, неужели не нашлось другого выхода, кроме как убить Шаллума?
Моисей нахмурился, хорошее настроение тотчас исчезло, будто и не было вовсе. Что с Осией происходит? Не случалось ранее, чтобы какая-то история так его расстраивала. Чем же эта примечательна? Тем, что пришлось человеком пожертвовать? Так Осия вроде и не знал Шаллума. Но в словах ученика звучала такая горечь, что Моисей осторожно поинтересовался:
— А тебе приходилось встречаться с Шаллумом?
— Нет, но я хорошо помню, как отец взял меня, пятилетнего, на место Истины в тот день. А на следующее утро мать долго выговаривала ему, что не стоило ребенка на казнь тащить. Отец оправдывался, мол, кто же знал, что Моисеев суд кровью окончится. Видать, я тогда всю ночь не спал — вот мать и сердилась.
При воспоминании о родителях морщины на лбу Осии разгладились, глаза подернулись грустной дымкой, а слезы совершенно исчезли.
— Что потом с твоими родителями случилось, Осия?
Во
— Не знаю, учитель. Отец погиб, когда мне было всего шесть, а мать зачахла с горя и через полгода слегла вслед за ним.
Что это было? Откуда такая злоба? Неужто Осия держит что против него?
Внезапная догадка пронзила молнией. Может, казненный Шаллум родственником близким Осии приходился или даже отцом? Моисей тотчас себя одернул: Навин — вот имя отца. К тому же Осия из колена Ефремова был, в то время как Шаллум, Моисей точно помнил, из Симеонов.
Моисей очень серьезно посмотрел на ученика.
— Учитель, — голос Осии звучал опять уважительно, но у Моисея все не шел из головы тот взгляд.
Придется, ученику отвечая, глаз с него не сводить. Может и удастся понять, что тысяченачальника молодого так взволновало.
— Слушаю тебя, Осия.
— Учитель, и все же ответьте, неужто по-другому нельзя было судьбу Шаллума решить?
Моисей кивнул.
— Непростой вопрос задаешь. Давай вместе разбираться. Помнишь, когда два дня тому мы шестую заповедь «Удач остерегайся!» проходили, то говорили о лидере, который тем от остальных отличается, что не только о сегодняшнем дне думает, но и в будущее заглядывает. Так вот, заповедь восьмая «Решай проблемы сразу!» именно об этом.
Моисей испытующе смотрел на Осию, но тот лишь внимательно слушал.
— Часто возникают ситуации, когда приходится выбирать: хорошо сейчас — плохо потом или плохо сейчас — хорошо потом. Большинство людей выбирают первое. В силу лени, негибкости ума, неумения предвидеть опасности. Но если хочешь лидером настоящим стать, надобно приучить себя ко второму действию. Давай с этой точки посмотрим на случай с Шаллумом. Да, мог я казнь отменить. Тем самым сделал бы хорошо сейчас. Но что потом бы случилось? То, что люди перестали бы сотников слушать — это точно плохо. И куда хуже, чем «добро» моего милосердного поступка. Уже перед битвой с египтянами довелось нам горя хлебнуть из-за чрезмерной вольности простых израильтян. И то, что такими трудами создано, единым словом рушить? Это уже не милосердием, но малодушием назвать следовало бы.
Осия по-прежнему смотрел ясными, честными глазами, но неспокойно было у Моисея на душе. Впервые не чувствовал он, что ученик с ним согласен. К тому же Осия опять шрам тереть принялся. Но старый вождь сомнения свои ничем не выдал, а продолжил, как обычно:
— Запомни крепко первое знание восьмой заповеди. Всегда, когда решение принимаешь, смотри, чтобы не только сейчас, но и потом хорошо было.
— Учитель, но ведь и вы сами не всегда тому завету следовали. Например, в истории с Мариам, куда проще объясниться сразу было. Уверен, она бы поняла и простила. А так дело далеко зашло.